и не сразу понял, какие именно.
– Глядите-ка, пагода исчезла! – наконец догадался я.
– Да, снесло как-то ночью ураганом несколько лет назад, – сообщил Бронсон. – Уж больно она была хлипкая.
В остальном все осталось по-прежнему. Енотов Ручей ничуть не переменился. Он спокойно располагался на своем месте и, хотя несколько обветшал, изо всех сил старался выглядеть как ни в чем не бывало.
– Да и хорошо, что нет ее, – продолжал Бронсон. – Все равно она была здесь как-то не к месту. По мне, так чересчур легковесная.
Машина подкатила к колоннаде и остановилась.
– Заходите, – сказал Бронсон. – Старик Пратер вас ждет. А я поставлю машину и принесу ваши чемоданы.
– Спасибо, что встретили. Давненько мы не виделись, Бронсон.
– Лет пятнадцать, – уточнил он, – а то и все двадцать. Года нас не балуют. А вы не заглянули к нам ни разу.
– Да, – согласился я, – не довелось.
Машина отъехала, и, как только она скрылась из виду, я увидел, что был не прав. Пагода никуда не пропала; залитая закатным светом, она по-прежнему стояла на своем месте – точь-в-точь такая, какой запомнилась. Примостилась на опоясанной изгибом дороги лужайке. Возле угла пагоды тянулась к небу сосна, а под стеной шелестел листьями тис.
– Чарльз, – донеслось сзади, – Чарльз, как я рад тебя видеть.
Я обернулся и увидел ковыляющего вниз по лестнице Старика Пратера.
Я быстро пошел навстречу, и мы немного постояли, глядя друг на друга в угасающих лучах заката. Старик Пратер почти не изменился. Пожалуй, чуточку постарел и поистрепался, но пока не горбился и держался молодцом, демонстрируя чуть ли не армейскую выправку. От него все так же исходил воображаемый запах мела. «Величественный, как и прежде, разве что с годами все черты чуточку смягчились», – подумал я, глядя на него.
– Тут все как раньше, – сказал я, – только плохо, что пагода…
– Эта набившая всем оскомину штука рухнула. Мы замучились разгребать обломки.
Мы поднялись по лестнице.
– Хорошо, что ты приехал. Вероятно, догадываешься, что у нас проблемы. Видишь ли, по телефону я не мог вдаваться в подробности.
– Я ухватился за возможность приехать сюда. Разумеется, я сидел без дела с тех самых пор, как меня вышвырнули из Института времени.
– Но это было два года назад. И никто тебя не вышвыривал.
– Уже три, – возразил я. – И вышвырнули, причем довольно явно.
– По-моему, обед давно готов. Лучше поторопимся к столу, а то старик Эмиль…
– Эмиль здесь?
– Мы еще держимся. – Старик Пратер тихонько хихикнул. – Бронсон, я и Эмиль. Приходят и молодые, но у них не та школа. А мы стали сварливыми. Временами даже въедливыми, особенно Эмиль. Он придирчив сверх всякой меры и может отругать, если опоздаешь к обеду или съешь меньше положенного – считает это оскорблением для своей стряпни.
Мы добрались до двери и ступили в холл.
– А теперь, – предложил я, – может, будете любезны изложить мне суть этого розыгрыша с пагодой?
– А, так ты ее видел?
– Ну конечно же видел. Уже после того, как Бронсон объявил, что она рухнула. Она была там в то самое время, когда вы говорили, что она развалилась. Если это замысловатая шутка, каким-то образом относящаяся к моей работе в Институте времени…
– Это не трюк, а одна из причин твоего приезда. Поговорим об этом позже, а сейчас надо поспешить к столу, не то Эмиль будет в ярости. Кстати, я не упоминал, что парочка твоих однокашников будет обедать с нами? Леонард Эсбери – ты, разумеется, не забыл его.
– Доктор Пратер, все эти годы я пытался не вспоминать об этом хамоватом типчике. Кто еще из выпускников попал в избранный круг участников дела о пагоде?
– Только один человек – Мэри Холланд, – ответил он, нимало не смутившись.
– Та, что разбила ваше сердце, занявшись музыкой?
– Чарльз, если ты думаешь, что она разбила мое сердце, то заблуждаешься и насчет моих занятий, и насчет целей института. Мир не может позволить себе лишиться музыки, которую творит эта девочка.
– Итак, – провозгласил я, – знаменитый математик, талантливый композитор и разиня – исследователь времени. Когда речь заходит о подборе команды, вы проявляете чудеса изобретательности.
В его глазах запрыгали веселые чертики.
– Пойдем-ка за стол, – усмехнулся он, – а то Эмиль всех собак на нас спустит.
Обед был хороший,
