забежим к старцу. Покажем ему и Алене картину, хотя, убей меня бог, не понимаю, что нам это даст.
Лакей мигом убежал в сторону кабинета управляющего. Грушевский, сняв кисею с портрета княжны и на секунду задержавшись перед ним, не смея оторвать взгляд сразу же, обернул материей портрет Паниной и отправился к озеру.
Погода между тем резко переменилась. Словно повинуясь знаку, которым ей послужил фейерверк, начиналась страшная гроза. Резкие порывы ветра гневно гнули деревья, стройные тополя со скрипом склоняли непокорные кроны то в одну, то в другую сторону. Гостей уже давно выдворили из парка и с территории усадьбы. Даже самые любопытные из зевак, весь день праздновавшие скандал, предпочли удалиться в деревню или вовсе уехать на поезде подальше от этого дурного места.
Когда Грушевский с компаньоном подошел к озеру, хлынул проливной дождь. В полной темени казалось, что это не утрешнее прекрасное чистое озеро, а морская бездна разверзлась перед ними. Волны захлестывали мостик, и если бы не перила, вряд ли отважились они пойти по нему к невидимому в бушующей ночи островку. Время от времени раздавались сначала угрожающе накатывающие, а затем оглушительные удары грома. Словно невидимые великаны били в небесные литавры в какой-то трагической постановке. Острые молнии, ослепительные в кромешной тьме, прорезали рыхлые толщи дождевой воды и беззвучно падали в озеро. Только за несколько метров стал виден слабый огонек в оконце избушки.
В комнате наверху никого не оказалось, на одном из колченогих стульев стояла керосиновая лампа, тусклый желтоватый свет с трудом освещал крохотное помещение. В одном из углов едва теплилась лампада перед закопченной иконой с неразличимым ликом Спасителя. Вымокшие до нитки гости переглянулись и стали спускаться дальше в обиталище старца, темную смрадную нору, из которой поднимался шепот молитвы и сдерживаемые причитания.
Домна Карповна с Аленой стояли на коленях перед кроватью и молились. Они не сразу услышали посетителей, с которых ручьями стекала вода.
– Домна Карповна… – Грушевский не решился прервать молитву сразу и переждал несколько минут.
Алена встала и без единого слова оттеснила гостей наверх.
– Кончается, – всхлипнув, сказала она, уставившись в черное окно, за которым летняя гроза ревела и бушевала, как зимний буран. – Ишь, как черти радуются… А он, болезный, все про беса поминал, не дамся ему, говорит, пусть приходит. Не успеет, мол, его одолеть, как с княжной молодой поступил.
– Посмотрите, пожалуйста, вы не ее видели давеча? – Грушевский кивнул Тюрку, чтобы он открыл портрет графини Паниной.
Едва взглянув на картину, Алена перекрестилась и коротко кивнула. Холодок прокатился по спине под промокшим сюртуком Максима Максимовича, будто чья-то ледяная мокрая рука ласково погладила его виски и взъерошила влажный седой ершик на затылке. Это уже совсем чертовщина пошла какая-то,
