В тот самый день, когда объявили войну, мы с Вилли пошли к Раглану с докладом в Конную гвардию, и в моей памяти всплыл военный городок под Кабулом: все бегают, кричат, злятся, но никто ничем не управляет. Старина Эльфи сидит, начищая ногти и бубнит: «Нам надо твердо определиться со своими действиями», а его штабные сходят с ума от нетерпения и безделья. Все тоже самое наблюдалось в приемной у Раглана; там толпился самый разный народ: Лукан и Хардинг, и старый Скарлетт, и Андерсон из Департамента, штабные и ординарцы сновали туда сюда, козыряя и суетясь. На столах росли груды бумаг, расстилались карты. «Где, черт возьми, эта Турция? – спрашивал кто-то. – Как вы думаете, там часто бывает дождь?» Зато внутри святая святых царили мир и покой. Если не ошибаюсь, Раглан вел речь о шейных платках, и о том, как надо их завязывать под подбородком.
Впрочем, за месяц, в течение которого наш решительный и тяжелый на подъем командующий все никак не мог собраться и отбыть на театр боевых действий, нам хватило времени потренироваться с узлами. Вилли и я не попали вместе с Рагланом в первую партию отправки, что меня радовало, ибо нет хуже наказания, чем высадка на необжитом месте. Все время мы оставались при Конной гвардии, и Вилли либо добивал себя ночными утехами в Сент-Джонс Вуд, либо глазел на церемонии, которых в городе в те дни проводилось несусветное количество. Так бывает всегда перед тем, как начнется стрельба: хозяева из кожи вон лезут, угощая солдат, штатский сброд преисполняется дружеской привязанности (благодарение Господу, ведь это не мы идем на войну!), юные плунжеры и повесы стремятся распить с ними по стаканчику, невесты стараются предупредить любое желание парней, которые отправляются в пушечное жерло, кружение танца, глаза блестят ярче, смех становится пронзительнее. И только те из облаченных в мундиры, кто постарше, сидят у огня и молча прихлебывают пунш.
Элспет, разумеется, оказалась в своей стихии: танцевала ночи напролет, шутила с молодыми офицерами и флиртовала со старшими. Кардиган, как я заметил, так и увивался вокруг нее, получая авансы от маленькой потаскушки. Он выхлопотал для себя Легкую кавалерийскую бригаду, бывшую притчей во языцех во всех гусарских и уланских полках армии, и еще более, чем обычно, раздувался от спеси. Его картавые разглагольствования и раскатистое «ну-ну» звучали, казалось, повсюду. Кардиган всем хвастал, как он со своими вишневоштанниками будет представлять собой элиту наступающей армии.
– Повагаю, Вукан станет номинавьным командующим кававерией, – услышал я адресованную им своим присным реплику на одной из вечеринок. – Вадно, допустим, он их чем-то устраивает, уж не знаю чем, и может непвохо пригвядеть за ремонтом. Ну-ну. Надеюсь, бедняга Рагван не найдет его свишком уж обременитевьным. Ну-ну.
Речь шла о Лукане, его шурине; они друг друга терпеть не могли, что совсем неудивительно, так как оба были мерзавцами, особенно Кардиган. Но не все у его всемогущей светлости шло по заказу, ибо пресса, ненавидевшая лорда, покатила очередную волну на обтягивающие лосины
