посмотреть на кулачный бой, в котором бойцы кривляются и размахивают кулаками, но так и не начинают драку. Толпа хотела крови, чтоб та лилась галлонами, масса хотела читать о картечных залпах, выкашивающих просеки в русских рядах, об отважных и благородных бриттах, насаживающих на пики казаков, о русских городах, объятых пламенем. И эти люди готовы были горестно качать головой, слыша о гибели наших храбрых парней, положивших жизнь на алтарь долга, и поглощая в своей уютной столовой пироги с почками и кексы, приговаривать: «Страшное дело – война, но, клянусь Георгом, Англия не отступит, чего бы это ни стоило. Передай-ка мармелад, Амелия. Должен тебе сказать, я так горд, что родился британцем».[25]
И что же они получили тем летом? Ничего. Это приводило их в бешенство, они злились на правительство, на армию, друг на друга, страстно желая бойни. И тут вдруг прозвучало это слово, передаваясь из уст в уста и мелькая в каждом газетном заголовке: «Севастополь»! Бог знает почему, но нужное место было найдено. Почему бы не захватить Севастополь, чтобы показать русским что к чему, а? Мне казалось тогда, да и сейчас кажется, что атаку на Севастополь можно сравнить с тем, как если бы противник Британии взял Пензанс[26] и заорал бы, обращаясь к Лондону: «Вот, чертовы ублюдки, это послужит вам уроком!» Но поскольку шел разговор, что это крупная база и в «Таймс» только о нем и писали, атака на Севастополь стала темой дня.
Правительство колебалось, русская и английская армии загибались в Болгарии от дизентерии и холеры, публика впадала в истерию, а Вилли и я, собрав чемоданы, ждали команды к отплытию.
Эта команда последовала теплым летним вечером вместе с вызовом в Ричмонд. Все внезапно закипело, и мне пришлось на всех парах нестись к его светлости герцогу Ньюкаслскому за посланиями, которые следовало незамедлительно доставить Раглану.
Помню английский сад, Гладстона, практикующегося в крокете на лужайке, гудение стрекоз над цветами и группу скучающих господ на террасе – члены Кабинета, не более и не менее. Они только что разошлись с совещания, большую часть которого продремали – это не выдумка, кстати, об этом написано в книгах![27] Секретарь Ньюкасла, шустрый паренек с чернильными пятнами на тыльной стороне ладони, вручил мне запечатанный пакет с «секретной» наклейкой.
– «Центавр» стоит в Гринвиче, – говорит он. – Вы должны быть на борту сегодня ночью. Это следует вручить лорду Раглану в собственные руки без промедления. Здесь содержатся самые последние правительственные инструкции и советы – срочнейшие документы.
– Отлично, – говорю. – Что передать на словах? – Секретарь замялся, и я уточнил: – Ведь я из его штаба, как вам известно.
Это было распространенной практикой среди штабных ординарцев тогда и, насколько понимаю, остается такой и теперь – когда дают письменный приказ, ординарец спрашивает, нужно ли что-то передать устно. Как вы убедитесь позже, практика эта может быть
Из этого и последующих пассажей становится очевидным, что Флэшмен отчасти находился под впечатлением карикатуры из «Панча», опубликованной вскоре после Балаклавы. На ней был изображен солидный отец английского семейства, потрясавший в патриотическом запале кочергой в своей гостиной, прочитав новости об атаке Легкой бригады.
Пензанс – маленький город на полуострове Корнуолл, одна из самых крайних точек Британии.
Правительство собралось в Пемброк-лодж, Ричмонд, вечером 28 июня 1854 года и проголосовало за решение послать лорда Раглана на завоевание Крыма. «Проголосовало» – слишком сильно сказано, поскольку большинство членов Кабинета спали во время заседания и не вполне понимали, за какое решение голосуют: они резко проснулись, когда кто-то застучал по креслу, потом задремали опять. Об этом свидетельствует такой авторитет, как А.В. Кинглейк, великий историк Крымской войны. Кинглейка явно тяготил факт, что министры приняли столь важное решение, находясь в ступоре, и он стал строить догадки о возможности «некоего наркотического вещества, по ошибке попавшего» в их еду. Историк был слишком тактичен или милосерден, чтобы прийти к очевидному заключению, что они просто выпили лишнего.
