творить – заснул. И проснулся совсем здоровый. Я старца-то помню, сие первое воспоминание мое! Высокий такой, борода длинная, лапти огромные… Помню, как он маменьке сказал, что меня апостол в рай поведет, – Мишель рассмеялся, – знал бы тот старец, что я в тринадцать лет из папенькиного шкапа тайком буду Вольтера таскать и к афеизму склоняться!
– Апостол в рай поведет? – удивленно переспросил Сергей, – так и сказал?
– Именно так: я преотлично помню, да и нянька мне потом эту историю много раз припоминала: особенно когда я шалил и не слушался, – Мишель вздохнул, – вот такая история… В отрочестве я думал, что стану не менее, чем фельдмаршалом, коли мне после смерти моей будет такая честь на небесах оказана. Ныне же думаю, что прежде надо свободным человеком сделаться. А без того – какой может быть рай?
– Мне в Париже гадалка мадам Ленорман предсказала, что меня повесят. Впрочем, она сие не только мне предрекала… Возможно, для того, чтобы нам, победителям, неприятность сделать, – задумчиво произнес Сергей, – глупости это все, Мишель. Хочешь, спою тебе?
С момента приезда своего Сергей собирался петь впервые: офицеры, сослуживцы его, предпочитали музыке карты и водку, а их жены – наливку и сплетни. Но в тот вечер, когда лето встречалось с осенью, а лучи заходящего солнца освещали облака пыли над дорогой – просто невозможно было не петь. «Впрочем, – подумал Сергей, – сегодня Ржищев и без музыки неплох». У него было превосходное настроение.
– Ну, что тебе спеть?
Мишель порылся в нотах, разбросанных на верхней крышке фортепьяно.
– Вот это.
– Неужто выучил?
– Назубок знаю, могу и без нот сыграть, – Сергей протянул руку, хотел отнять листы. – Нет, нет, отдай – воскликнул Мишель, – вдруг собьюсь, тебе каватину испорчу – сам ее хочу услышать страстно.
Мишель, подглядывая одним глазом в ноты, начал фортепьянную партию – несколько серьезных, почти грозных аккордов в нижнем регистре – и легкий, смешной, веселый ответ – в верхнем. Его пальцы летали над клавишами.
Сергей любил каватину Фигаро, сочинение Россини – вещь новую, не совсем привычную: веселую, с внезапной нежной вкрадчивостью в середине и пафосом ближе к финалу… Сергей вдруг испугался, что Мишель собьется… и чуть было не ошибся сам, вступил на пол-такта позже…
Знакомый до последней черточки пейзаж за окном вдруг ожил: облако пыли, доселе висящее неподвижно над дорогой, двинулось, закрутилось, вытянулось, развеялось, превратилось в бричку, стремительно влетавшую в Ржищев. Мишель, не замечая ничего, врастал пальцами в клавиши, вырывал из них необходимые ему – и Сергею звуки.
Бричка замедлила ход, свернула на проулок, ведущий к дому.
Сергей закончил кавантину. Мишель ответил ему несколькими аккордами, но что там было от Россини, а что – от самого аккомпаниатора, Сергей не заметил.
Экипаж остановился у крыльца, кучер спрыгнул
