еньким, мама много рассказывала о зеленых деревьях, на которых росли пушистые, как мех, листья. Раз в цикл деревья цвели, покрываясь пестрыми бутонами, а позже на коричневых ветках созревали плоды слаще зефира. Спелые фрукты сотнями падали в мягкую траву. Деревья не боялись света, любили воду и щедро делились сладостями.
Но на нашем острове нет деревьев. И травы здесь нет. Наш остров сделан из железа.
– Ты снова грустишь, – заворчала Ари-Ару, подняв хвост трубой: – Нытик.
У Ари-Ару красные глаза и белая шерсть. Ари-Ару очень подвижная и верткая, словно бездействие причиняло ей боль.
– Бум-Гум опять отобрал еду? Держи.
В моей лапе появилась коричневая зефирка.
– Спасибо, – буркнул я и сунул сладость в рот.
– Ешь и пошли в нору. Скоро рассвет.
– Угмум, – согласился я, жуя зефир. Рассвет на самом деле был не скоро, но Ари-Ару панически боялась лучей. Даже больше, чем остальные гремлины.
– Быстрей, быстрей, – она заходила кругами. – Небо уже фиолетовое!
– Совсем не фиолетовое. До рассвета еще долго.
– Пошли! Ну пошли.
– Хочешь – иди, раз так боишься. А я еще посижу.
– Я?! Боюсь?! – мех Ари-Ару встал дыбом. – Я ничего не боюсь!
Она села рядом и укуталась в хвост. Несмотря на ее внешнее сердитое спокойствие, я чувствовал ее страх. Ари-Ару сидела как на иголках. Я так не мог.
– Ладно, идем.
– Ха! Сам трусишка, – она сделала вид, что нехотя поднимается: – Кто первый до норы! – Ари-Ару умчалась к люку, шустро перебирая лапами. Я еле поспевал за ней. Глупое соревнование – мне никогда ее не догнать. Ари-Ару очень сильная.
Я запыхался и покрылся пеной после изнурительного бега по металлическим платформам, когда мы наконец добрались до входа в нору. Ари-Ару лихорадочно крутилась вокруг тяжелого железного люка, пытаясь его сдвинуть.
– Закрыто! – пропищала она, округлив глаза: – Закрыто!
Я попробовал поднять крышку за железную ручку. Крепкая сталь даже не скрипнула. Неудивительно – вход в нору открывался только изнутри. Ари-Ару начала громко ругаться на глупых гремлинов, подозревая всех подряд, словно нас заперли намеренно.
– Странно, зачем люк закрыли так рано? Ведь мы сгорим, когда наступит рассвет, – подумал я вслух.
Ари-Ару прижала уши и поджала губы, словно собралась зареветь. Потом схватила меня в охапку, прижала к себе и сказала:
– Все в порядке, Лак-Лик, не плачь, все будет хорошо.
– Ладно, – согласился я, хотя на самом деле не собирался плакать. А вот Ари-Ару уже хныкала.
Скоро небо стало фиолетовым. Еще немного – и яркие лучи сожгут нас дотла. Ари-Ару время от времени всхлипывала и словно хотела что-то сказать, но потом стеснялась и молчала. Какая разница, если рассвет уже близко?
Крышка люка резко поднялась, и могучая коричневая лапа сгребла нас в охапку, чтобы утащить в темноту. Секунду спустя люк встал на место.
– Ну что же вы, гремлины, – сказал Раг-Баг, старший механик.
Я прогундел что-то невнятное. Сложно разговаривать с существом, которое способно убить тебя щелбаном. И хотя добродушный старший механик вряд ли бы так поступил, я все равно не мог оторвать взгляда от его могучей фигуры.
Раг-Баг поставил нас на землю и повел темными коридорами вглубь норы: туда, где рядом со складом зефира ютились маленькие норки коричневых гремлинов; где железный пол становился теплым и на нем не было холодно спать; где на высокой стене висели огромные часы, одна стрелка которых отмеряла оставшееся до рассвета время, а вторая совершала полный оборот по прошествию цикла.
Каждое утро солнце поднималось чуть правее, чем раньше, и когда рассвет делал круг по линии горизонта, а закат с восходом менялись местами два раза, проходил один цикл. В нем было очень много дней и ночей. Больше, чем когтей у меня на лапах.
– День становится дольше, а ночь – короче, – пробасил старший механик. – Ход часов изменился. Завтра отплытие. Будьте готовы к великим переменам.
– Спасибо, Раг-Баг, – поблагодарила Ари-Ару, поджав хвост. Мы добрались до дома.
– Угу, – буркнул гигант и ушел по своим делам.
– Вот видишь! – радостно завертелась Ари-Ару, когда мы остались наедине: – Все обошлось! А ты боялся.
– Это ты боялась, – возразил я.
– Трусишка, –
