с этим порвать.
И все то время, когда он дописывал диплом, а затем готовился к государственным экзаменам, он жил с огромным грузом, не в силах забыть того долгого разговора. Он опасался, что они явятся к нему снова, и каждый раз вздрагивал от звонка телефона или при виде незнакомых лиц у арки дома или на выходе с факультета… Он ожидал последствий вплоть до того момента, как ему выдали диплом Ленинградского университета.
«Все-таки они дали мне окончить университет!» – говорил он себе и был безусловно прав. Может быть, ему повезло. А может быть, действующие в то время инструкции не позволяли расправляться с отступниками таким прямым способом.
С годами эта история стала забываться. Он никогда ее не афишировал, рассказывал о ней лишь самым близким друзьям. Да и о чем было рассказывать, по большому счету? Но забыть ее и полностью похоронить в себе не получалось.
Процитируем окончание воспоминаний Азадовского о поездке к Иосифу Бродскому в Норенскую; речь идет о стихотворениях, написанных Азадовским в Норенской в 1964 году и отстуканных на машинке Иосифа, а затем, после отъезда гостя, оставшихся в бумагах поэта. По случайному стечению обстоятельств эти стихи оказались опубликованными в 1992 году в первом томе Сочинений Бродского. Вот одно из них:
Лисица не осмелится кружить
за вытянутым домиком, за бродом,
и птицы, не желающие жить,
снижаются всегда над дымоходом.
И путника, усталого на вид,
однако же исполненного цели,
свеча в твоем окне заворожит,
но он не остановится у ели.
И даже неприметная на глаз
снежинка не задержится у тына,
и ангела блуждающего глас
изгнанник не услышит у овина.
Лишь ветер остановится на миг,
спеша от океана к Енисею,
безликий и беспомощный старик
со слабостью к тебе и Одиссею.
…Мы встретились только через семнадцать лет в Нью-Йорке и во время каждого из наших американских свиданий обсуждали иные сюжеты, весьма далекие от «затерянной в болотах» деревни. Но однажды Иосиф вспомнил о Норенской. Речь зашла о моих стихах, напечатанных под его именем. «Зачем ты сказал им?» – упрекнул меня Иосиф, имея в виду петербургских издателей «Собрания сочинений». – «А почему? – удивился я. – Тебе это надо?» – «Да нет, – сказал он как-то мечтательно, – была бы у нас с тобой тайна».
И если у Бродского, как замечает автор воспоминаний, было немало тайн, одну из которых Азадовский раскрыл, сочтя ее излишней, то собственная тайна Азадовского жила внутри него много лет.
Когда он наконец получил диплом с отличием, у него отлегло от сердца, словно и нет уже никакой тайны, просто хотели напугать по молодости лет… Но когда в 1969 году на него посыпятся невзгоды за упорство на процессе Славинского, он будет вспоминать эту тайну,
