аукам написано:
«Гупта видья (тайная наука) – это притягательное, но бурное море, полное подводных скал. Мореплаватель, рискнувший путешествовать в нем, если только он не является мудрым и опытным,[1] будет поглощен им, напоровшись на один из тысяч подводный рифов. Огромные волны цвета сапфира, рубина и изумруда, волны, исполненные красоты и тайны, захватят его, готовые унести странника в направлении других, бесчисленных сигнальных огней маяков, светящих вокруг со всех сторон. Но это ложные огни, блуждающие огоньки, зажженные сынами Калии,[2] чтобы погубить тех, кто жаждет выжить. Блажен тот, кто остается слеп к этим обманчивым огням, но еще более блажен тот, кто никогда не отвращал своего взора от света единственной истинной Путеводной Звезды, чье вечное пламя в одиночестве пылает в глубинах вод Священной Науки. Бесчисленны странники, стремящиеся войти в эти воды; но лишь немногие плавают столь хорошо, что достигают этого Путеводной Звезды. Тот же, кто попадет туда, перестает быть числом и становится всеми числами. Он забывает об иллюзорной обособленности и признает лишь истину коллективной индивидуальности.[3] Он видит ушами, слышит глазами,[4] понимает язык радуги и сосредотачивает шесть своих чувств в седьмом».[5]
«Сигнальный огонь маяка» Истины – это природа без иллюзорного покрова чувств. Ее можно достигнуть лишь тогда, когда адепт становится абсолютным хозяином своей личности, способным контролировать все свои физические и психические чувства при помощи своего «седьмого чувства», посредством которого он наделяется также истинной мудростью богов – тео-софией.
Нет надобности говорить, что профаны – непосвященные, стоящие вне храма, или pro-fanes, – судят о вышеупомянутых «сигнальных огнях» и «Путеводной Звезде» прямо противоположным образом. Для них именно свет Путеводной Звезды оккультной истины есть ignis fatuus, великий блуждающий огонек людской иллюзии и человеческой глупости; а все остальные, по их мнению, отмечают милосердные песчаные отмели, которые на время задерживают тех, кто в волнении скитается по морю неразумия и суеверия.
«Разве недостаточно того», – говорят наши любезные критики, – «что мир через „измы“ пришел к теософизму, который есть не что иное, как трансцендентальное надувательство (fumisterie), и разве так уж необходимо, чтобы последний предложил нам еще и réchauffé [подогретое кушанье, франц. ] средневековой магии, с ее великим шабашем и хронической истерией?»
Погодите, погодите, джентльмены! Неужели же, рассуждая о подобных вещах, вы не знаете, что такое истинная магия или оккультные науки? Вы позволили в ваших школах забить вам головы суждениями доброго отца Иринея, чересчур ревностного Феодорита и неизвестного автора «Философумен» о «дьявольском колдовстве» Симона Мага и его ученика Менандра. Вы допустили высказывание с одной стороны, что эта магия исходит от дьявола, а с другой – что она является результатом обмана и глупости. Прекрасно. Но что тогда вам известно об истинном характере системы, которой следовали Аполлоний Тианский, Ямвлих и другие маги? И каково ваше мнение об идентичности теургии Ямвлиха с «магией» Симона и Менандра? Ее истинный характер лишь наполовину был открыт автором «Liber de mysteriis».[6] Тем не менее, его объяснений было достаточно, чтобы обратить Порфирия, Плотина и других, кто из врагов эзотерической теории стали ее самыми горячими приверженцами. Истинная магия, теургия Ямвлиха, идентична, в свою очередь, с гнозисом Пифагора, ἡ γνω̑σις τω̑ν ό̓ντων, наукой о том, что есть, и с божественным экстазом филалетиан, «любителей истины». Но о дереве стоит судить лишь по его плодам. Кто они, те, кто свидетельствует о божественном характере и реальности того экстатического состояния, которое в Индии называется самадхи?[7] Целый ряд людей, которые, будь они христианами, были бы канонизированы – не по решению церкви, имеющей свои пристрастия и предубеждения, но по решению народного большинства и vox populi [гласа народа, лат. ], который редко ошибается в своих суждениях. Например, Аммоний Саккас, называемый теодидактом, «богопросвещенным»; великий учитель, чья жизнь была столь строга и чиста, что Плотин, его последователь, не имел ни малейшей надежды когда-либо лицезреть другого смертного, сравнимого с ним. Затем, тот же самый Плотин, который был для Аммония тем же, кем был Платон для Сократа – учеником, достойным добродетелей своего прославленного учителя. Далее, Порфирий, последователь Плотина,[8] автор биографии Пифагора. Под сенью этого божественного гнозиса, благотворное влияние которого распространяется до наших дней, развивались все прославленные мистики последующих веков, такие как Якоб Бёме, Эммануэль Сведенборг и многие другие. Женский двойник Ямвлиха – мадам Гийон. Христианские квиетисты, мусульманские суфии, розенкрейцеры всех стран утоляли свою жажду водами из этого неиссякающего источника – теософии неоплатонизма первых веков христианской эры. Однако гнозис существовал и до начала этой эры, ибо он был прямым
То есть, имеет опыт, приобретенный под руководством
Великий змей, побежденный Кришной и изгнанный из реки Ямуна в море; там змей Калия взял себе в жены существо, подобное сирене, и произвел на свет многочисленное потомство.
Иллюзия
Ведическое выражение. В оккультизме есть семь чувств, включая два мистических; однако посвященный отделяет одно из этих чувств от другого не в большей степени, чем он обособляет свое единство от человечества. Каждое из этих чувств содержит в себе все остальные.
Символизм цвета. Язык призмы, в которой «каждый из семи материнских цветов имеет семь сыновей», т. е. 49 оттенков, или «сынов», между семью основными цветами, которые соответствуют такому же количеству букв, или знаков алфавита. Таким образом, язык цветов состоит для
Сочинение Ямвлиха, использовавшего имя своего учителя, египетского жреца Аваммона, в качестве псевдонима. На греческом языке оно называется:
Самадхи – это состояние абстрактного созерцания, определенное на санскрите терминами, каждый из которых потребовал бы целого предложения для собственного объяснения. Это ментальное, или, точнее, духовное состояние, не зависящее от какого-либо воспринимаемого органами чувств объекта, во время которого
Являясь в течение 28 лет гражданином Рима, он был столь добродетельным человеком, что сироты богатейших патрициев почитали за честь иметь его своим опекуном. Он умер, так и не нажив за эти 28 лет ни одного врага.
