tle>ЛИЦА:
Уланбекова, старуха лет под 60, высокого роста, худая, с большим носом, черными густыми бровями; тип лица восточный, небольшие усы. Набелена, нарумянена, одета богато, в черном. Помещица 2000 душ.
Леонид, ее сын, 18 лет, очень красив, немного похож на мать. Одет по-летнему. Учится в Петербурге.
Василиса Перегриновна, приживалка, девица 40 лет. Волос мало, пробор косой, коса зачесана высоко, с большой гребенкой. Постоянно коварно улыбается и страдает зубами; желтая шаль около самого горла заколота булавкой.
Потапыч, старый дворецкий. Галстук и жилет белые, фрак черный. С виду важен.
Надя, 17 лет, любимая воспитанница Уланбековой, одета как барышня.
Гавриловна, ключница, пожилая женщина, полная, с открытым лицом.
Гриша, мальчик лет 19, любимец барыни, одет франтом, часы с золотой цепочкой. Красив, волосы кудрявые, выражение лица глупое.
Неглигентов, приказный, очень грязный молодой человек.
Лиза, горничная, недурна собой, но очень полна и курноса; в белом платье, лиф которого короток и сидит неловко; на шее маленький красный платочек, волосы очень напомажены.
Крестьянская девушка, лакей и горничная без речей.
Действие происходит весной, в подгородной усадьбе Уланбековой.
I
Часть густого сада, с правой стороны скамейка, на заднем плане решетка, отделяющая сад от поля.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Входят Надя и Лиза.
Надя. Нет, Лиза, ты этого не говори: какое же может быть сравнение жить в деревне али в городе!
Лиза. Какая же такая особенная жизнь в городе?
Надя. Там уж все другое; и люди не те, да и порядок совсем другой.
Садятся на скамью.
Когда мы были с барыней в Петербурге, так это только поглядеть надобно было, какие к нам господа ездили, и как у нас было убрано в комнатах; опять же барыня везде брала меня с собой, даже и в Петергоф мы ездили на пароходе, и в Царское Село.
Лиза. То-то, я думаю, хорошо!
Надя. Уж так прелестно, что и словами нельзя сказать! Потому что, как хочешь тебе рассказывай, если ты сама не видала, так ничего не поймешь. Еще тогда у нас гостила барышня, племянница барыни, так я с ней по целым вечерам разговаривала, иногда и ночи просиживала.
Лиза. Об чем же вы с ней разговаривали?
Надя. Ну, разумеется, все больше про благородное обращение, об кавалерах там да об гвардейцах. Так как они часто бывают на балах, так и рассказывали, какие у них там разговоры бывают, и кто им больше нравится. Только уж какие эти барышни!
Лиза. А что?
Надя. Бойки очень. И откуда они все это знают! А потом мы целую зиму жили в Москве. Видя все это, моя милая, и сама стараешься себя облагородить. Уж и держишь себя не так и разговор стараешься иметь особенный.
Лиза. Да к чему же нам себя облагороживать-то! Кому это нужно!
Надя. Как к чему? А вот барыня обещали меня выдать замуж, так я стараюсь так себя образовать, чтоб меня никому не стыдно было взять. Ты знаешь, какие жены у наших чиновников, ну на что это похоже? Я в десять раз лучше их понимаю жизнь и обращение. У меня теперь только одна и надежда выйти за хорошего человека, чтобы мне быть полной хозяйкой. Посмотри тогда, какой я порядок в доме заведу; у меня не хуже будет, чем у дворянки у какой-нибудь!
Лиза. Дай тебе бог! А замечаешь, как за тобой барин молодой ухаживает?
Надя. Напрасно он ухаживает. Что ж, конечно, он мальчик хорошенький, даже, можно сказать, красавец; только от меня ему ничего не дождаться; потому что я совсем не таких правил и, напротив того, теперь всячески стараюсь, чтобы про меня никакого дурного разговору не было. У меня только одно и на уме, что выйти замуж.
Лиза. И замужем иногда тоже житье-то не радость! Другой такой чадо навяжется, что не накажи господи!
Надя. Что ж мне за радость идти за такого! Я, слава богу, могу в людях разобрать: кто хорош, кто дурен. Это сейчас по обращению и по разговору видно. А вот барыня так напрасно это делают, что нас в такой строгости держат и беспрестанный присмотр за нами имеют. Мне даже обидно! Я такая девушка, что без всякого присмотра могу хорошо себя понимать.
Лиза. Кажется, барин идет.
Надя.
