ни, словно желая согреться, теснее прижимались друг к другу и, крепче стискивая кто ладошки детей в теплых варежках, кто поводки собак, всматривались в цветное пятно в сером зимнем пейзаже: посередине реки, окруженный льдом, желтел каяк. Прошлой ночью вода была неспокойной – поднимаясь вверх завитками, она боролась со снежным ветром, а когда температура упала и волны застыли, в нескольких метрах от берега, словно в западне, остался этот каяк.
Зеваки увидели его в утренних новостях, но все же им было необходимо удостовериться лично. Он знаменовал собой конец истории, не один месяц удерживавшей их в тисках любопытства. Тогда они с нетерпением ждали суда, теперь же все понимали, что суд никогда не состоится, потому что семнадцатилетняя девушка, семнадцатилетняя – как многие были уверены – убийца упокоилась под твердым покровом льда.
– Легкий же она выбрала себе путь, – говорили одни.
– Но все же умереть вот так – ужасно, – возражали другие.
Они смотрели на каменистый берег реки и думали, что, возможно, девушка положила в карманы по камню потяжелее, чтоб быстрей утонуть. Им было интересно, плакала ли она, пока гребла на каяке по воде, ведь она не могла не осознавать, что конец ее близок. В телевизоре она плакала, это все видели. Актриса, бубнил кто-то, спускаясь вниз по тропинке, – стоять на месте было слишком холодно.
Но одна женщина оставалась на краю тропы несколько часов. Зябко кутаясь в куртку и пряча руки в карманах, она всматривалась в желтое пятно на фоне серого неба и слушала оглушающий шум лопастей над головой. Журналисты с вертолета делали все новые снимки, а столпившиеся на берегу полицейские указывали то в одном, то в другом направлении. «Как же они достанут каяк изо льда, – размышляла она, – и как будут искать под ним тело?»
Женщина опять взглянула на полицейских. Те стояли, положив руки на бедра, словно готовые сдаться. Дело было закрыто. «Пусть бы сдались, – думала она и, плотнее запахивая куртку, с удовлетворением наблюдала, как полицейские, утратив кураж, пожимают плечами. – Пусть достанут каяк изо льда и на том успокоятся».
Закованный в лед желтый каяк еще ничего не доказывает. И они дураки, если полагают иначе.
Часть первая
Июнь 2013
Никогда не думала, что к двадцати пяти годам потеряю почти всех своих родных.
Пока я парковалась у маленького неприметного почтового отделения в Поллоксвилле, в душе вновь ожило чувство горечи. Трехчасовая поездка от моей квартиры в Дархеме, казалось, заняла шесть часов: все это время я обдумывала дела, за которые собиралась взяться, как только окажусь в Нью-Берне, а потом в голову снова вернулись мысли об одиночестве. Но я не собиралась предаваться грусти.
Первое, что мне предстояло сделать, – это остановиться у почтового отделения, расположенного за десять миль от Нью-Берна. Теперь я с полным правом могла вычеркнуть этот пункт из своего списка.
Порывшись в сумочке, я достала белую открытку и вошла в здание, в котором, как оказалось, была единственным посетителем. Мои шаги гулко отдавались в пустом помещении. Я подошла к стойке. Работница почты, темнокожая, с аккуратными афрокосичками, напомнила мне мою подругу Шериз и этим сразу понравилась.
– Чем могу помочь? – спросила девушка.
Я протянула ей открытку.
– Меня привела в замешательство вот эта открытка, – стала я объяснять. – Дело в том, что месяц назад у меня умер отец, а до этого его почтовая корреспонденция приходила на мой адрес в Дархеме. Но тут я получила эту открытку и…
– Мы присылаем их, когда кто-то не оплатил счет за свой почтовый ящик, – пояснила девушка, взглянув на открытку. – Это предупреждение. Если не оплатить счет в течение двух месяцев, мы закроем ящик и сменим замок.
– Да, понимаю, но посмотрите. – Я перевернула открытку. – Здесь указано чужое имя. Я не знаю, кто такой Фред Маркус. Отца звали Фрэнк Макферсон, так что, по всей видимости, карточка пришла по ошибке. Я вообще сомневаюсь, что у отца был почтовый ящик. Тем более в Поллоксвилле, в то время как он живет… то есть жил… в Нью-Берне.
И когда я только привыкну говорить об отце в прошедшем времени?
– Давайте, я проверю. – Работница ушла и вернулась через несколько секунд с тонким фиолетовым конвертом и белой карточкой для документации. – Это единственное, что обнаружилось в ящике, – сказала она, протягивая мне конверт. – Адресовано Фреду Маркусу. Я проверила наши записи, и там значится, что ящик записан на человека, проживающего вот по этому адресу. – Она показала мне карточку.
Почерк, каким была сделана запись, и в самом деле напоминал почерк отца, но вряд ли он был уникальным. Кроме того, имя-то было чужое.
– Адрес правильный, но, наверное, этот человек просто что-то
