обслуживало столько простолюдинов! А я, в отличие от сестер и брата, была такая непоседа… Я носилась по всему дворцу, где только меня не находили. В Павловске меня снимала с дерева, куда я, сама не знаю как, забралась, целая пожарная команда. И еще, как на грех, у пруда нашли мои башмачки: я любила бегать босиком. Так в пруду меня искала вся челядь, хотели вызывать водолаза. На дереве просидела очень долго – стыдно было кричать. С мамой стало плохо. Нашла меня собачонка брата… И к тому же мы всей семьей не один раз ездили по городу в открытой карете. Страх! Страх, Ванечка! Он не покидает меня.
– Ну что ж! Пожалуйста, извини. Я больше не буду просить тебя об этом.
Отец тяжело вздохнул, потер виски обеими руками.
– Анастасиюшка, Жар-Птица ты моя ненаглядная, немецкий язык не забываешь?
– Конечно, нет! – ответила мама отцу по-немецки, и они начали разговаривать на этом, тогда полностью понятном мне, языке.
– Ванечка, ходят упорные слухи, что война стучится в двери. Ты совсем недавно вернулся из Петербурга, – мама никогда не произносила слова «Ленинград». – Что говорят? Что думаешь сам?
– Кисонька, коль мы коснулись этой темы, позволь мне чуть позже задать тебе один неделикатный вопрос.
– Да, конечно, Ванечка.
– Так вот, войны с Германией, по всей видимости, нам не избежать. Их мы шапками не закидаем. У немцев отличная техника и железная дисциплина, полный порядок с горючим. Москвы им не видать, это однозначно; но повоевать придется основательно, причем на своей территории. Мы победим! Но какой ценой – покажет время, так как, по-моему, война продлится не несколько месяцев, а год, если не два. Анастасиюшка! У Гитлера в армии есть бароны. Это факт. Что, если в тяжкую годину встретишь такого, и он узнáет тебя, протянет руку помощи? Ты что же, при любом исходе, как и говорила мне, останешься в России?!
– Ванечка! Из России я теперь никогда и никуда не уеду.
– Ангел мой! Прости, что имел глупость задать тебе этот бестактный вопрос. Видит Бог, другого ответа от тебя не ожидал.
Отец подошел к фотоаппарату, накрыл себе голову черной с коротким блестящим ворсом материей. Слегка согнувшись, некоторое время копошился над фотоаппаратом. Затем, выпрямившись во весь рост, сказал: «Снимаю!» и нажал на что-то.
В глаза ударила ослепительная вспышка…
* * *
Вязьма, осень 1941 года.
Вспыхнул яркий свет и тут же погас. Но я успел увидеть какую-то женщину. Меня начало рвать, из носа, забитого землей, пошла кровь. Затем меня натирали чем-то обжигающим кожу. В ушах стоял беспрерывный звон – звон, очень похожий на колокольный. Где-то совсем рядом разговаривали две женщины, но голоса их все время куда-то удалялись. Я напряг слух.
– Так сколько он пролежал в могиле вместе с расстрелянными?!
– Почти
