ничего.
Пришел цыган с портвейном. Портвейн был разлит в стаканы, в каких на железной дороге приносят чай. Только подстаканников не было.
– И что собираешься делать дальше? – спросила Ольга, сделав осторожный глоток.
– Не знаю, – ответил я. – Я всего на пару дней приехал.
– Ясно. Чем занимаешься?
– Да так, ничем. Держи, – достал из джинсов визитку, протянул ей.
– Эксперт?
– Точно, – сказал я и выпил свой портвейн. – Оль, ты знаешь, что все это хозяйство записано на меня?
– Знаю.
– И что мне делать?
– Не знаю.
– Но не могу же я все это так просто оставить?
– Наверное, не можешь.
– У меня ж будут проблемы?
– Могут быть.
– Так что мне делать?
– Ты не пробовал связаться с братом? – помолчав, спросила Ольга.
– Пробовал. Только он трубку не берет. Где он, я не знаю. Коча говорит, что в Амстердаме.
– Опять этот Коча, – сказала Ольга и помахала цыгану, чтобы тот принес еще.
Цыган недовольно выбрался из-за стойки, поставил перед нами недопитую бутылку портвейна и вышел на улицу, очевидно, чтобы его больше не беспокоили.
– Эта заправка, она вообще прибыльная?
– Как тебе сказать? – ответила Ольга, когда я разлил и она снова выпила. – Денег, которые зарабатывал твой брат, хватало, чтобы продолжать работать. Но не хватало, чтобы открыть еще одну заправку.
– Ага. Брат не хотел ее продать?
– Не хотел.
– А ему предлагали?
– Предлагали, – сказала Ольга.
– Кто?
– Да есть тут одна команда.
– И кто это?
– Пастушок, Марлен Владленович. Он кукурузой занимается.
– А, наверное, я знаю, о ком ты.
– А еще он депутат от компартии.
– Коммунист?
– Точно. У него сеть заправок в Донбассе. Вот теперь здесь все скупает. Где он живет, я даже не знаю. Он предлагал Юре 50 тысяч, если я не ошибаюсь.
– 50 тысяч? За что?
– За место, – объяснила Ольга.
– И почему он не согласился?
– А ты бы согласился?
– Ну, не знаю, – признался я.
– А я знаю. Согласился бы.
– Почему ты так решила?
– Потому что ты, Герман, слабак. И прекрати пялиться на мои сиськи.
Я и правда уже некоторое время рассматривал ее платье, вырез был довольно глубокий, бюстгальтера Ольга не носила. Под глазами у нее пробивались морщинки, это делало ее лицо симпатичным. Сорока лет ей наверняка не дашь.
– Просто это не мое, Оль, понимаешь? – я пробовал говорить примирительно. – Я в его дела никогда не лез.
– Теперь это и твои дела.
– А ты, Оль, продала б ее, если б это была твоя заправка?
– Пастушку? –
