обеда, когда жара чуть-чуть спала, девочка едва ли не в первый раз выбралась в сад позагорать. Вытащив шезлонг, она установила его среди кустов – так, чтобы лежать не на самом солнцепеке, а в теньке. Потом Юля долго размазывала по телу солнцезащитный крем – белая, нежная кожа казалась совсем беззащитной, – и наконец, заткнув уши наушниками плеера, с журналом в руках расположилась на шезлонге.
Вскоре она обнаружила, что здесь, оказывается, несравненно лучше, чем в душном пентхаусе. Было нежарко, ветерок приятно обдувал тело, вокруг витал нежный запах каких-то цветов… Переливчатый свет, пробиваясь сквозь дрожащие листья, рождал такое причудливое переплетение линий, что рука Юли сама потянулась к альбому, где она обычно делала зарисовки. Альбома рядом не оказалось, девочка с досадой вспомнила, что он остался наверху.
Подниматься не хотелось, однако рисовать тянуло и очень – по опыту Юля знала, что теперь не найдет себе места, пока рука не начнет вычерчивать на листе сумасшедшую вязь из линий. Она сейчас вошла в состояние, которое называла помрачением – это означало, что для обретения душевного покоя ей нужно было рисовать, неважно что – просто переносить образы на бумагу. Именно в такие моменты у нее рождались лучшие рисунки, когда она, почти не задумываясь, как будто не сама водила карандашом или кистью, а под влиянием высших сил. Может, это и называется вдохновением? Такие моменты надо было ловить – за день такого состояния она могла нарисовать больше, чем за месяц унылого рутинного труда, когда один вид белого бумажного листа вызывал неприязнь. А такое тоже случалось – требования в художественной школе, где училась Юля, были достаточно высоки, два раза в год нужно было выставлять работы на просмотр, а для этого рисовать приходилось почти всегда и везде – даже тогда, когда этого совсем не хотелось. Однако периоды творческого застоя с лихвой искупались моментами вдохновения, когда открывались какие-то неведомые шлюзы и работа лилась мощным потоком.
Однако никакие высокие чувства не могли заставить Юлю оторваться от шезлонга и отправиться на третий этаж.
Что же делать?
Девочка огляделась. Взгляд наткнулся на загоревшую спину Ромы, решение созрело мгновенно.
– Эй, ты! Как тебя там! – вот так Юля первый раз обратилась к их наемному работнику.
– Что? Вы меня?
Девочка кивнула.
Роман поставил на землю ведро, вытер руки о штаны и подошел к шезлонгу. Неужели «принцесса» решила, наконец, познакомиться с ним?
– Меня зовут Роман, – представился он, откинув со лба прядь выгоревших волос.
– Да? А я думала – Петя… Слушай-ка, у меня для тебя поручение. Сбегай наверх – знаешь, где я живу? И принеси синий блокнот и карандаш. Все это в правом кармане рюкзака. И ластик захвати! Ну? Что стоишь?
Роман не двигался с места. Его как будто окатили холодной водой. Тон девочки показался бесцеремонным, хамским. Это оскорбило его, обидело до глубины души. Оказывается, права
