начальственное замечание мимо ушей. – А то до вечера небось мотаться…
– Ничего, помотаешься, тебе только на пользу.
Окончательно забыв о деревенских, Оливье повернулся к своим людям – троим мечникам из охраны барона, которых он прихватил с собой. Один из них – узкоплечий малый с копной рыжих волос на непокрытой голове – нагло скалился во весь широкий щербатый рот. Двое других мрачно косились на товарища, знали: с Девенпорта теперь станется удержать их в седлах до самого заката. Просто чтоб в другой раз никто из парней не вякал без разрешения. Их хмурые рожи заставили капитана усмехнуться:
– Сейчас все равно в город возвращаться – там и поедим.
– Ну хоть пива кружку-другую, а? – Ободренный усмешкой Девенпорта, рыжеволосый Рольф по прозвищу Проныра рискнул повторить попытку. Ему повезло – командир, под кольчугой которого уже становилось жарковато, и сам подумывал о чем-нибудь пенистом и холодном.
– Merde[41]! Ладно, по одной – и в дорогу.
Благо харчевня – вот она, три шага сделать до дверей. Внутри оказалось сумрачно и душно. За одним из столов сидели двое мужиков довольно-таки прохиндейского вида – они о чем-то шептались и поочередно ныряли ложками в миску с ячменной кашей. На вошедших солдат оба зыркнули с явной опаской, а когда Девенпорт прищурился в их сторону, мужики прекратили есть – как видно, аппетит потеряли.
– Кто такие? – прямо спросил Оливье. – Чего здесь торчите, на площадь не вышли, как было велено?
– Мы не здешние, господин, – забормотал один из любителей каши – бородач лет сорока. – Подмастерья мы у Дитриха, коваля с кузнечного ряда, он нас сюда прислал-то. Туточки эта… кожевник из Фучсдорфа кажную неделю приезжает – торговать, а Дитриху евонные кожи…
– Почему не слушали послание отца инквизитора о покаянных днях? Или каяться не в чем?
– Мы слушали, господин. Мы к окошку, к окошку-то к самому подошли, а потом уж, как ты закончил, и отсели сызнова – потрапезничать.
– Ну-ну-у, – со скрытой угрозой протянул Девенпорт, – трапезничайте покуда… подмастерья. Эй, хозяин тут есть?!
На его крик из чадной кухни выскочил тощий, точно жердь, детина. Вытирая пальцы о длинный серый фартук, он просеменил к гостям.
– Денек добрый, господа, денек добрый! Не услыхал я, как вы вошли, – маслице в лампады доливал, маслице, вот…
– Как твое коровье стойло называется? – поинтересовался капитан, с пренебрежением оглядываясь по сторонам.
– «У Хейнрика», господин.
– Ты и есть Хейнрик?
– Хейнрик, господин. Но тот Хейнрик, что имя заведению дал, – он моим дедом был. И отца Хейнриком звали, а уж он и меня назвал в дедову память: Хейнрик.
– Надо думать, сынка своего ты так же назовешь? Чтобы ему ни название, ни вывеску менять не пришлось, а?
– Уже назвал! – Харчевник закивал, глядя на проницательного гостя
