скроем наудачу какую-нибудь страницу из его жизни. Вот он едет в столицу искать счастья направо-налево – и все сердится.
– И тут тройка не везет! да ну, пошел! погоняй мужика-сипа!
– Мужик-сипа ест сыто, барин! – отвечал извозчик.
– Животное! и тот упрекает меня в недостатках! Пустяки, брат, у нас есть капитал.
И с этими словами Дмитрицкий отправил одну из своих рук в один из своих карманов, пошарил в нем, потом перенес в другой, в третий и, наконец, вытащив из недр бокового кошелек, потряс над ухом.
– Где ж он тут, собака?… а!
Вытряхнув на ладонь ключик, потом единственный червонец, он погладил его, как зверка, по шерсти.
– Ключ от прошедшего и будущего богатства; а это – вот он, настоящий червонный! один-одинехонек. Где ж, брат, твои товарищи?… ушли?… экие какие! Ничего! зато какой простор тебе на дне кошелька. Ты, душа моя, у меня заветный, на разживу; ты не какая-нибудь последняя копейка, которую дурак ставит ребром. Тебя я не выпущу из рук; ты – мой аттестат, мое золото, рычаг, движущая сила: без тебя и этого осла не поворотишь с места. Эй! пошел! да ну же, погоняй!
– Да погоняю же, погоняю.
– Гони во всю ивановскую!
– Куда же еще гнать, барин! Погонишь, да загонишь; не на один поезд с тобой куплены лошаденки; кормильцев-то других у меня нет!
– Гони, говорю! А не то видишь? смотри!
Мужик обернулся; Дмитрицкий показал ему кулак.
– Экая диковинка: у нас у самих таких пара, барин!
– Ступай, говорю, а не то я тебе дам!
– Что дашь, барин? мы сдачи сдадим.
– А вот что! – сказал Дмитрицкий, показывая червонец, – видел?
– Видел. Эх вы, соколики!
И мужик раскачнулся на облучке, приударил легонько по всем по трем; кони прибавили рыси.
– Ну, видел? Червонный, целиком, без сдачи.
– Эх вы, золотые мои! – прикрикнул извозчик, замотав головой и приподняв пристяжных навскачь.
– Скажи пожалуйста! у него золотые кони! Верно, не все то золото, что блестит. Слышишь, червонный! Ну, во все лопатки, напропалую!
– Сперва поторгуй, барин, тройку-то; да на загон-то я еще и не продам.
– Скажи, пожалуйста! Да он лучше нашего брата знает цену золоту! У нас только то золото, что золото, будь оно чужое или свое; а у него все золото, что его. А хороша у тебя жена?
– Вестимо, что хороша.
– Молода?
– Да не стара.
– Золото?
– Золото-баба!
– Ну, а весело жить?
– Покуда весело.
– Золотые деньки выдаются?
– Слава богу!
– Ну, а барин каков?
– Барин – ничего.
– Золотой человек?
– Золотой, золотой, и сказать нечего.
– Ну, а приказчик каков?
– Приказчик? Приказчиком-то он пообмишулился.
– А что?
– Да так, ничего; про нас хороший человек.
– А не золото?
– Уж такое «золото, что боже упаси!
– Вот тебе раз! Поди с ним! У него все золото; а я думал удивить его червонцем! Полезай, брат, со стыда в карман; посмотрим, как-то ты блеснешь в городе.
Дмитрицкий уложил червонец в кошелек, кошелек в карман; а извозчик, затянув обычную песню, поехал обычным шагом; иногда только покачнется на облучке, помотает головой и погладит кнутом пристяжных, чтоб натянули постромки.
Вот и город Москва заблестела на горизонте золотыми маковками; у заставы извозчик приостановился.
– Приехали, барин.
– Куда? – спросил Дмитрицкий, очнувшись от дремоты.
– Да к заставе.
– Неужели?… Ах ты, скверность!.. Ну, ступай, что ж ты стал?
– Пожалуйте подорожную, – сказал часовой.
– Какую подорожную? Ведь подорожную записали; сколько еще раз записывать?
– Когда записали?
– А генерал-то проехал.
– Какой генерал? Никакого генерала не проезжало.
– Вот тебе раз! Не может быть! Что ты это говоришь! Куда ж он девался?
