матовым лезвием в ножнах были теперь видны; все остальное как-то уместилось под камуфляжем, причем разместилось так, что когда подполковник попрыгал мягко, но достаточно высоко, Алексей Александрович не услышал ничего – даже стука подошв берцев о линолеум.
– Вот как-то так, – усмехнулся Александр, а профессор, наверное в первый раз, обратился к нему по Уставу:
– Товарищ подполковник. Ну ладно я, Игнатов, остальные. А вас-то за что сюда?
Кудрявцев неопределенно пожал плечами и постучал по стальной дверце:
– Может, за это?
Когда командир в обновленном виде и профессор вернулись к точке сбора, толпа явно собралась расходиться. Не всем, видно, понравилось смотреть, как доцент Игнатов азартно кромсает свинью, несмотря на все попытки Ирины Ильиной успокоить его. Впрочем, дела тут благодаря успешным действиям тракториста Никитина продвигались, и Кудрявцев, улыбнувшись ему, спросил вдруг у профессора:
– Так что вы там говорили про диван и кресла?
Романов не помнил, что вообще говорил с кем-то на эту тему, но кивнул, подтверждая – да, места у нас хватает.
– Вот и хорошо, веди, – и уже громче, – товарищи! Меняем место дислокации, – и пошел вместе с профессором вперед, уверенный, что люди последуют за ним.
Действительно, бывшая зала Алексея Александровича вместе с участком пустыря, на котором все также сиротливо громоздились три трубы, вполне способна была разместить три десятка человек, к которым уже присоединились Егорова с попом, очевидно успевшими привести кухню в порядок. Причем последний поглядывал на Зинаиду Сергеевну с изрядной опаской и… уважением.
Пока люди тянулись к дивану, на котором место нашлось прежде всего детям и их родителям, а может и бабушкам – одну из двух молодых женщин, оккупировавших его мебель, профессор пока не знал – он сам стоял, озираясь, не решаясь присесть в свое кресло.
Кудрявцев тем временем скрылся за дверью сруба и через какое-то время показался в окошке чердачного помещения. Минуты две он обозревал окрестности, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, поднявшегося уже достаточно высоко на небосклоне. Затем он удовлетворенно чему-то кивнул, захлопнул окно и совсем скоро опять распахнул дверь и вышел, уже с двумя деревянными лавками, которые он и водрузил рядом с диваном.
Остальные парни тем временем тоже не стояли без дела. Под командой живчика в брезентовой робе, которую он очень скоро скинул, оставшись в таких же брезентовых штанах, клетчатой байковой рубашке и резиновых высоких сапогах, четверо из них споро раскатили трубы, крайняя из которых, короткая, откатившись, уперлась в очередные, идеально обрезанные по вертикали железобетонные стены. Теперь на них, пусть не совсем удобно, разместилось большинство мужчин и часть девушек. Остальные столпились ближе к креслу, пока пустому. Скорее всего они ожидали, что в него опустится командир, но тот
