трапезу…
И Ершов в полной тишине лег в гроб, сложил руки на груди и с блаженной улыбкой на лице закрыл глаза…
Гости буквально оцепенели.
И вдруг рюмка, которая была традиционно налита для покойного и прикрыта куском черного хлеба, неожиданно для всех глухо треснула, словно сделала облегченный выдох, и водка, истекающая, как слеза, стала медленно впитываться накрахмаленной скатертью.
– Действительно, грустное зрелище, – раздался за спиной Татьяны голос Ершова.
Она обернулась. Он снова стоял перед ней: все такой же, каким она увидела его в Москве: молодой и красивый.
Вяземская бросила взгляд в сторону гроба: Петр Павлович продолжал все так же смиренно лежать в гробу.
– Зачем все это? – в недоумении прошептали губы Вяземской.
– Натура творческая… А вокруг такая тоска, я бы даже сказал, забвение и полное одиночество. Все, что сегодня на похоронах, точнее, на их репетиции говорили в наш адрес, все это неправда. Точнее говоря, слова правильные, какие в таких случаях положено говорить, а вот в сердцах их совсем иное. Не смогли они простить нам ни талантливой сказки, ни университетского образования, ни попытки создания собственной школы преподавания. Мелкие интриганы и завистники. Да вы и сами очень скоро все это испытаете на своей собственной шкуре…
Вяземская задумалась над услышанным…
– Гражданка, просыпайтесь, ваша станция… Поезд стоит две минуты.
Вяземская открыла глаза и не сразу поняла, где она находится. И лишь перестук вагонных колес на соседних путях помог ей сориентироваться. Она стала быстро собираться и уже через минуту со своим чемоданом и портфелем была в тамбуре вагона.
Утром следующего дня, зайдя на кафедру и отчитавшись за командировку, Татьяна Вяземская первым делом зашла навестить родителей. Отец, как оказалось, с вечера уехал на рыбалку, а вот мама – Надежда Леонидовна – была дома.
Они пили зеленый чай с медом. Потом какое-то время в молчании посидели в прохладной гостиной. Первым разговор начала мать.
– Танюша, ну как ты съездила? Поди, устала? По телевизору показывали: в Москве жара несусветная и все в дыму…
– Да, матушка, мне там не сладко пришлось.
– Как Александра? Все митингует?
– У нее сейчас новое увлечение – астрологией занялась.
– Астрологией? Тоже, поди, бесовское ученье? Мужа бы ей крепкого…
– Трое уж было, да и те не мужья… Функционеры… – улыбаясь, заметила Татьяна.
И у обеих на лицах появились улыбки.
– Да и поздно, поди, ей замуж-то выходить? – вытирая глаза от выступивших слезинок, заметила матушка. – Пусть лучше остается со звездами, не так обременительно; ни кормить, ни поить их не нужно…
– Это верно, – согласно вторила ей Татьяна.
– Ну а как твоя диссертация? – спросила мать. – Что-то новое узнала?
