легок – как ветер пустынный;
Он тяжек – как меч славянина;
Он быстр – как налет казака.
В нем гений полночной державы…
О, где вы, наперсники славы?
Гремите!.. Вам внемлют века!
Тяжеловато, правда… Но как попытка перечисления разнообразных качеств удивительного языка Пушкина… Пусть остается!
Вяземская перелистала еще несколько страниц текста, который выучила почти наизусть, и остановилась на следующей записи дневника.
1837, май 5. Вчера закончил работу над стихотворением «Вопрос». Думаю, что оно понравится моим друзьям в Санкт-Петербурге… Продолжаю считать, что основным предметом творчества любого поэта является формирование в собственной душе некоего волшебного мира, согретого своей любовью, чувствами и оживленного собственной мыслью.
Поэтом может считаться тот, кто с первых дней осознания себя зерном небес, дает возможность в собственной душе этому зерну творчества прорасти, прозреть и снова выплеснуться во Вселенной Словом, наполненным Божиим Духом…
Июль, 15. Ждал отклика на свою поэму «Сузге. Сибирское предание», насыщенную впечатлением от посещения татарского селения и одноименной горы Сузге, а также древнего Кучумова городища Искер… Именно там путевые заметки и впечатления вдруг стали словно бы переплавляться в художественные образы… Только и успевал записывать… А в ответ лишь упреки… корят меня други, корят. Больно скучно, пишут… а почто… там каждая строчка слезами моими орошена, любовью жаркою согрета и русской речью напоена…
Вяземская перебрала еще несколько страниц.
1838, апрель 18. Долго собирался с духом, чтобы записать свое состояние, вызванное смертью матушки моей Ефимии Васильевны. Совесть моя перед ней чиста, ни на минуту не оставил ее пред ликом смерти одинешенькой. Вот и осиротел, похоронив последнего родного и близкого мне человека. Казалось, что душа с телом на какое-то мгновение снова расставались, когда я провожал ее душу в горние веси…
И что же теперь, оставшись один, без любимых, практически без единомышленников. В памяти лишь одни надгробия… Как же мне теперь жить? Да и кому я нужен? В Санкт-Петербург дороги однозначно нет. Я там всеми забыт, как поэт забыт. Сверкнула моя звездочка на небосводе Северной Пальмиры… и, пролетев стремглав, опустилась в дремучих сибирских лесах.
Оставалось лишь жениться… Это в Санкт-Петербурге можно было жить одному и быть завидным женихом до 80 лет… А здесь в Тобольске все на виду, все основано на патриархальном укладе. Семья – основа всему. И если ты не женат, то или бунтовщик, или болен…
Но тут Морфей взял верх, и Татьяна погрузилась в сон. Правда, упавший на пол дневник прервал тонкий сон Вяземской. Она подняла драгоценную реликвию и задумалась. Казалось, Вяземская уже ранее все для себя выяснила, когда подняла огромное число документов
