розыск, – отвечал полковник. – Лично я сам занимаюсь его поимкой. Но он как сквозь землю провалился, мерзавец…
– А кто он такой, этот Репаный? – спросил кто-то из пирующих за столом. – Что-то я в Одессе про такого не слышал…
– Перестань, – отмахнулся рассказчик. – Про Репаного он не слышал! Быть такого не может. Да его же весь город знает… Кучерявый такой, со шрамами. Что, никогда не видел? Да вон он идет! – неожиданно закончил полковник, указывая куда-то за забор дачи. – Видишь? С женой и ребенком. На пляж, наверное, позагорать… Я вам говорю: просто неуловим! Мы уже Интерпол подключили. Не… Дохлый номер! Э-э-э! Николай Костович! – позвал полковник проходящего мимо забора. – Не обижайте компанию! Как говорится, «войдите в оркестр»! Пригубите с нами стаканчик!..
Коля с женой и сыном вошли во двор.
– Надеюсь, вы не собираетесь его здесь арестовывать? – спросил у полковника хозяин дачи.
– Да что я, дикарь, что ли, по-вашему? – возмутился в ответ полковник. – Или я обычаев одесских не знаю? Фонтанская дача – это как водопой в джунглях. Сюда приходят разные звери, пьют молодое вино, и никто никого не трогает. Грызть друг друга мы начинаем уже потом. Когда расходимся отсюда по домам, и работаем, и превращаемся опять в человеков… Слышишь, Колюня, обратился полковник к рослому мужчине со шрамом через все лицо, который как раз подходил к столу, – симпатичный у вас с Фирой сынишка. Вот только я давно у тебя спросить хотел, что это он не в вашу породу пошел, а? Вы у нас с Фирочкой черноволосые оба, как смоль, носы с горбинкой. А он – белокуренький, синеглазенький, нос картошкой… Просто финн какой-то, честное слово…
– О! – неожиданно просиял Коля, обращаясь к своей жене. – А я тебе что говорил? Конечно же – чистый финн! А она мне, слышишь? «Чего ты такое несешь, Николай? Ну какой же он финн? Ты присмотрись до него поближе… Вылитый швед!»
– Швед и есть! – подтвердила Фира. – Даже не спорь со мной, Николаша.
– А я тебе, Фирочка, говорю – финн!
Компания с изумлением наблюдала за странным спором явно обожающих друг друга супругов.
– Так откуда же он в вашей семье взялся, – не выдержал наконец кто-то.
– Это трудно сказать, – рассудительно отвечал Коля, – город у нас портовый… Ну хорошо, шведофиннчик ты наш, – обратился наконец Репаный к своему отпрыску. – Иди там, поиграй в песочке, а я людям историю расскажу. Значит, как было дело? – продолжил он, усаживаясь с женой за стол и наполняя бокалы розовой пенящейся «Изабеллой». – Мы, помню, когда сынулю нашего из роддома забирали, радовались с женой, как дети. Геркулес! Четыре килограмма живого весу! В полгодика начал ходить! В семь месяцев мне, солнышко наше, кулачком в физиономию как вмазал, так пришлось четыре зуба вставлять! Сердце радовалось! Только годика в полтора, смотрим, действительно, как говорит полковник, внешность у нашего пацана делается какая-то для нашей семьи потусторонняя. Ну, в Фирочке-то своей я уверен. Начинаю подозревать роддом! Беру главврача за барки:
