сказал охранник, когда Торгрим приблизился.
Он запер за собой дверь, явно нервничая. Торгрим не знал, кого он боится больше – пленников в комнате или стражников снаружи.
Торгрим взял у него лампу, с трудом подавив острое желание вогнать носик светильника в сердце стража, и передал ему обещанную золотую монету, а затем вторую.
– Вот еще одна, ее дали мои люди, – едва сдерживаясь, сказал Торгрим. – Прими нашу благодарность.
Стражник кивнул. Он выглядел довольным, несмотря на смятение, и Торгрим был рад, потому что этот человек мог понадобиться ему снова.
– Безопасность рабыни в ваших руках, – сказал стражник и исчез за дверью.
Торгрим повернулся к целительнице, которая вскинула руки и сбросила скрывающий ее лицо капюшон. Викинг ожидал увидеть сморщенную старую каргу – у северян все целительницы были такими, – но эта женщина выглядела совершенно иначе. Она была молода, не старше двадцати лет, как показалось Торгриму, и красива, несмотря на худобу и слишком большие глаза на узком лице.
Она посмотрела на него с таким вызовом, что, будь на ее месте мужчина, ему бы не поздоровилось, учитывая то, в каком настроении пребывал Торгрим. Но на женщину – тем более женщину, способную исцелить Харальда, – он реагировал по-другому.
– Меня зовут Морриган, – сказала она. – Я рабыня Орма.
– Ты не из данов, – заметил Торгрим. Она говорила на северном наречии, но со странным акцентом.
– Нет. Я ирландка.
– Откуда же ты знаешь наш язык?
– Когда мы с братом были маленькими, мы жили среди вас, северян, в Йеллинге. А теперь я стала рабыней. Вначале у фин галл, теперь у Орма. – Она пыталась скрыть горечь в голосе. Торгрим знал, что из ирландцев получаются хорошие, спокойные рабы. Эта явно была исключением.
– Ты пришла сюда с разрешения Орма?
Морриган улыбнулась.
– Конечно нет. Он жестоко меня накажет, если узнает об этом.
Торгрим ощутил, как дух волка начинает развеиваться, словно утренний туман. Было нечто такое в этой рабыне, что влияло на духов и заставляло верить, что она умеет исцелять.
– Меня зовут Торгрим сын Ульфа. Тебя наградят за смелость, – заверил он девушку. – Пойдем.
Он провел ее к дальней стене, где на мехах и плащах лежали раненые. Первым был Олвир Желтобородый с глубокой рубленой раной, шедшей от плеча через грудь до самого живота. Без повязок рана выглядела жутковато, как канава в белом песке.
Морриган села рядом, поставила свою большую корзину на пол и начала исследовать рану, присматриваясь, принюхиваясь, ощупывая. Торгрим поднес лампу поближе. Спящий Олвир заерзал и застонал.
– В этой ране уже поселилась гниль, но, возможно, еще не поздно, – тихо сказала Морриган. Торгрим не понял, к нему ли она обращается или к самой себе. Он не ответил.
Она достала из корзины какой-то пушистый клубок.
– Паутина, –
