без глазу… Как же им после всего этого можно доверять своих детей? И уже через месяц мой сын был отправлен в одну из колоний Магадана…
Узнав о месте отбытия наказания сына, я написал прошение на имя правящего архиерея с просьбой о переводе меня в те же края. Учитывая причины, послужившие поводом для такой просьбы, и насущную необходимость в квалифицированных кадрах среди клириков Магаданской епархии, моя просьба была уважена. И в первые дни осени, оставив свой приход и продав машину, с одной связкой книг отправился я в неведомое для меня путешествие на край света. Туда, к сыну. В надежде, что близость с ним поможет растопить образовавшийся в наших отношениях лед недоверия и мучительной хладности, проявленной сыном во время нашей единственной встречи.
И тут священник замолчал.
– Алеша, ты ведь для чего приехал ко мне?
– Да, мне нужна ваша подпись под документами… И у нас остался всего лишь один час, чтобы успеть передать эти документы в избирком… Может быть, мы в машине продолжим этот разговор?
– Ты же ничего не знаешь обо мне…
– Еще более уверовал, что мое решение правильное! Собирайтесь, отче! Нас ждут большие дела!
В машине отец Михаил и Санников сидели рядом на заднем сидении.
– И вы оставили московский приход, чтобы поехать к сыну? – спросил батюшку Алексей, как бы приглашая его продолжить свой рассказ.
– Не только приход, Алеша, а всего себя прошлого должен был постараться оставить, прежде чем поехать к нему на Магадан…
В избирком они все-таки попали вовремя. Отец Михаил поставил необходимые подписи, и вместе с Алексеем они пришли в гостиницу, где Санников предоставил ему одну из комнат своего люкса. Стол был уже накрыт, но батюшка лишь выпил чай и погрузился в воспоминания. Вспомнил перрон вокзальный, провожающих его чад, обещавших помнить и молиться, вспомнил, как почти трое суток пути практически не спал и все лежал на своей полке с открытыми глазами. А поезд Москва – Владивосток был лишь в начале своего пути…
– Лишь ночью, когда вагон погружался в тишину, под стук колес я вновь и вновь перебирал всю свою жизнь, останавливаясь на каждом эпизоде, так или иначе связанном с сыном. Я пытался понять, где и какие по отношению к нему совершал ошибки. И эта фраза о корзинке с подснежниками, сказанная двадцать лет назад женой и вдруг в тюрьме прозвучавшая из уст сына… Неужели он до сих пор не может простить мне смерти своей матери? Или во всем этом есть какой-то другой потаенный смысл? Господи, прости и вразуми меня, грешного и недостойного иерея.
И с покаянной молитвой на устах на какое-то время лишь забывался в тонком сне…
Санников сидел в кресле с бокалом красного вина в руках. Он собран и внимательно слушает исповедь священника, который сидит за столом, наполненным различными закусками, но так ни к чему и не прикасаясь, продолжает свои воспоминания.
– Почти каждое утро в моем купе менялись пассажиры. Как лицо духовное и
