или он сам приходил в себя, стоило ему посмотреть пару серий «Команды “A”».
Мне было около 17, когда я постепенно стала догадываться, что со мной что-то неладно. Я искала опасных приключений, по ночам уходила из дома, ложась чуть ли не под первого встречного. Однажды я сделала минет отцу своей подруги Келли, когда осталась у нее ночевать. Я чистила зубы, а он проходил мимо и чуть замедлил шаг, чтобы посмотреть на меня, и тогда я взяла его за руку и закрыла дверь. Еще я как-то тусовалась с друзьями в каком-то пабе в Эджвере, а когда в одиннадцать ночи все засобирались по домам, потому что предстояло готовиться к выпускным экзаменам, я позвонила родителям и предупредила, что якобы останусь у кого-то из ребят на ночь, а сама села в такси и отправилась в Сохо. Спросив у прохожего, где здесь самый отвязный клуб, я оказалась в каком-то подвале, где собирались чудаковатые старики в шарфах и фетровых шляпах. Я болтала и пила все, что наливали. Один из них стал трогать мои сиськи, потом мы отошли в темный угол, но не непроглядный, если вы меня понимаете, и занялись сексом стоя. В шесть утра, когда открылось метро, я поехала прямиком в школу и два часа до звонка проспала на скамейке.
На учебу мне было начхать. Я завалила два выпускных экзамена из трех, но получила «отлично» по изобразительному искусству, и меня зачислили на подготовительный курс в художественный колледж Камбервелл – наиболее и в то же время наименее подходящее для меня место. Двинутых там не просто терпели – их поощряли. В первый же день я обрила голову в студенческом кафе и мигом стала местной знаменитостью. Однажды затеяла вечеринку под кодовым названием «Топлес»… ага, угадали, вход только для тех, кто голый до пояса. Я еще много чего чудила. Пела в отстойной группе, а потом была импресарио в другой, но такой же тухлой. Называлась она «Мария безбожная». От парней не было отбоя. С вечеринок уходила последней. В маниакальной фазе – а я всегда ее предчувствовала по тому, как начинали гореть и покалывать щеки – я с головой уходила в работу и вкалывала с нечеловеческой отдачей, могла написать до десяти картин за ночь, скурив при этом четыре пачки сигарет и врубив на полную вагнеровское «Кольцо нибелунга».
А потом наступало затмение, и голова становилась тяжелой, как будто внутрь залили бетон. Я могла только спать, а когда не спала, лежала с открытыми глазами, предаваясь черным мыслям о собственной смерти и изощренных мучениях для всех, кто так или иначе обижал меня.
Временами я оказывалась на перекрестке этих двух путей и тогда могла завестись с полоборота. Звонила друзьям и на ровном месте начинала на них орать, а потом, когда появился интернет, строчила обвинительные письма тем, кто, как мне казалось, меня когда-то подвел, или жаловалась в онлайн-магазины на отсутствие конкретной юбки моего размера, и так далее.
Только лежа в горячей ванне, я более-менее приходила в себя. Иногда я пролеживала в воде по полдня, и когда домовой бойлер пустел, а вода остывала, я вылезала из ванны и шла на кухню за чайником
