продолжила:
– И молитва твоя пусть будет полна света и спокойствия.
Словно невидимые сильные ладони схватили мои руки в запястьях и сложили мне ладони, в которых болезненно вспыхнули пламя и лед, не стерпевшие такого святотатства: эти стихии в жизни очень редко встречались, и не зря. Через секунду я с ужасом ощутил нарастающую боль в кистях рук – свирепая сила рвалась отбросить друг от друга мои ладони. А странная сила не позволяла этому случиться, отчего кожа на руках начала трескаться кровавыми щелями. Я закричал что-то, но изуверство не прекратилось. Молитвенно сложенные ладони, живущие собственной волей, взметнулись к потолку, вознося неведомую молитву невидимому небу, а затем плавно опустились, и кончики пальцев коснулись мокрого от холодного пота лба. Белая вспышка залила реальность слепящим потоком, в котором вдруг появились черные точки. Они, словно древесные почки, набухли и стали раскрываться, заполняя жгучий свет спасительными хризантемами переливающейся тьмы. Прошли секунды, и я оказался в полной темноте, насыщенной прохладой и ласковой негой.
Все кончилось так же внезапно, как и началось. Я стоял посреди комнаты, шатаясь словно пьяный, и смотрел на свои руки неверящим взглядом – они были целы и невредимы. Только алый и синий цвета рисунков на ладонях сменила глубокая чернота. Да на лбу что-то саднило, как будто там по-гестаповски затушили сигарету. Наблюдавшая все это время за мной жрица нервно облизнулась и стремительно пала ниц, касаясь пальцами рук моих ступней. Она почти пропела:
– Моркот-анкх Террор Черный Пармалес, волею черной ветви Тримурры, признавшей тебя через три посвящения, заклинаю! Милости прошу для народа моркотов во славу Лесного Моря!
Я холодно посмотрел на Ходящую и сказал:
– Значит, ты не забыла, Халайра. Это хорошо, жрица.
Ходящая в ужасе отпрянула от меня и съежилась, пытаясь закрыться тонкими руками. Я склонился к ней и ласково провел пальцами по белым волосам:
– Это ведь ты указала драконам месторасположение нашей столицы, Ходящая-по-снам белой ветви Халайра Харана. И они обрушились на моих детей смертью с небес. Разве не по моим детям плачет с тех пор небо Кавана? Разве не по твоей судьбе плачет небо? Разве не от твоего предательства посерел свет дня?
– Пощади, моркот-анкх, – прошептала жрица, крепко зажмурившись.
Я легонько провел когтями по белой коже ее щеки, оставляя на чистоте алые полосы своего проснувшегося гнева. Халайра судорожно вздохнула, но я уже отступил:
– Не сейчас, сестренка. Я все понимаю, ты не могла поступить иначе.
Изумрудные глаза жрицы распахнулись от удивления.
– Но и я не смогу поступить по-другому. Будет то, что будет. Ты понимаешь меня, Халли?
– Да, повелитель, – тихо ответила женщина.
– Память твоих племянников и племянниц требует
