что своего добилась:
– Катенька, хозяин давно норовит взглянуть на вас, а я его не пущала. Думала, ты спишь.
Екатерина поправила волосы, расправила одеяло, взбила подушку и застыла в ожидании мужа. Потом, словно вспомнила о чем, шепнула Марфе Тихоновне:
– Дивильце подай и гребень!
Она глянула в зеркало: печать тревоги еще не сошла, опухшие от натуги веки обрамляли глаза, в темных уголках лежала усталость. Она спешно пробежала гребнем по волосам, разгладила щеки и взяла за руку повитуху:
– Пусть заходит, только половицами не скрипит.
Киприян Михайлович на полусогнутых, как охотник в тундре, по-кошачьи мягко, пробрался в спальню. Екатерина приложила палец к губам, мол, тише. Широко раскрыла глаза и впервые после родов улыбнулась.
– Ну как ты? – припал к ее губам Киприян, и, не ожидая ответа, целовал лоб, щеки, шею. – Спасибо, Катенька, за второго сынка, – хватая ртом воздух между поцелуями, шептал он. Екатерина мягкой ладонью ерошила его голову.
– А он не просыпался? – перегнулся через нее Киприян Михайлович и поглядел туда, где спал, посапывая носом, мальчонка. «Мужик как мужик. Лобастенький. Ну, и что ж? А может, там ума палата? Бабка же мне что-то про глаза колобродила», – подумал довольный отец.
– Спит пока наш сыночек. Кушать захочет, проснется. Я уже соску приготовила, голосок его услышишь, заходи. – И она поцеловала Киприяна в губы.
Через три дня начали присматриваться тятя с мамой к сыну, но ничего своего не заметили. Оглядели с головы до пят. Одну родинку маленькую нашли, как у Киприяна Михайловича под мышкой.
– Вот она-то и будет для нас приметой, – обрадовался счастливый отец. – А твоего, маманя, пока ничего нет. Да ты не волнуйся! Марфа Тихоновна говорит, кожа заматереет, может, и твоя родинка у уголка рта вылезет. Твоя красивость ему к лицу будет.
Родители всегда ждут детей-красавцев, даже если самих Бог красотой обделил. А уж дитя, каким бы оно ни родилось, для тяти с мамой – красивее не бывает! Они сами эту красоту отыщут, а не найдут, то придумают. И тешутся ею до самой старости. Свое плохим – не кажется!
А тут тятя с мамой красивые как боги, сынок же и на ангела не смахивает. Но они радовались ему. Радовались, что наследник появился, что он не позволит захиреть делу купеческому, что в третьем поколении казаки станут, возможно, почетными гражданами или коммерции советниками, а род Сотниковых будет множиться на Таймыре. Радость была на душе, но с горчинкой.
Снова обнадежила их баба Марфа.
– Не хмурьтесь! Мальчонка как мальчонка! Кого Бог послал, тому и радуйтесь! А схожесть – дело наживное. Ваша красота зреет в нем, как бы ищет место, где ей проявиться. В лице иль стати, в улыбке или в цвете глаз. Не это главное, – не раз приговаривала она, тиская маленькое тельце. – Душу бы он вашу перенял. По ней красоту человека ценят.
На девятый день повитуха рано поднялась вместе с Акимом.
