ступаешь по праху мертвецов. Я плакала как ребенок. Два американских священника пытались меня успокоить. Думали, что вся моя семья здесь была уничтожена. А разве это не так? Только побывав здесь, можно понять весь ужас Катастрофы. Кажется мне, что из моей души никогда не выветрится печаль этого места. Облака, как пепел, кажется, навечно повисли над этим местом. Я не хожу есть в столовую, не могу сидеть рядом с немцами. Покупаю продукты на улице и ем в номере гостиницы. Здесь воздух пропитан убийством.
Доброй ночи,
Твоя Наоми
Нюрнберг. После ночи, проведенной в роскошной гостинице, Наоми переехала в дешевый пансион, дабы поближе познакомиться с немцами. Хозяйка пансиона, очень полная женщина, провела ее в узкую захламленную комнату. Все ночи Наоми кусали клопы, и она, молча, это переносила. У хозяйки восемь детей, у девочек косички аккуратно заплетены, поверх платьиц – фартуки, мальчики бриты наголо, в широких черных штанах до колен. Хозяйка прижимает к широкой груди буханку хлеба, нарезая его ломтями. Каждый ребенок получает ломоть, ничем не намазанный, на завтрак в школе. Шум и суета замолкают с уходом детей.
«Вы помните шествия с факелами нацистов к замку Барбароссы?» – спрашивает Наоми хозяйку.
«О, это было великое время, великая эпоха», – восторгается хозяйка теми чудесными днями.
Наоми гуляет по улицам города и думает о том, что нацизм вовсе не был политикой. Еврей не мог этого понять, только немец. В центре города, самом позорном месте истории Германии, торчит высокое деревянное сооружение, специально возведенное к факельному шествию нацистов. Наоми поднимается по деревянным светло-коричневым ступеням. Отсюда вещал вождь Третьего Рейха, и до сих это вспоминают, как апофеоз национальной гордости. На этой сцене посетители с благоговением шевелят губами: «Здесь стоял Гитлер. Отсюда он воспламенял сердца масс».
Она видит, как маршируют шеренги людей, перепоясанных вдоль и поперек ремнями. Стучат сапоги. Хитро прищуренные щели глаз.
«Почему вы не уничтожаете эту трибуну?» – пытается она разговорить прохожих. Те бросают мимолетный взгляд на странную женщину, и ускоряют шаг.
«Это обойдется очень дорого». Один из прохожих откликается. Холодное отчуждение проходящих немцев не останавливает ее. Она найдет кого-то, кто согласится ответить ей на вопросы, касающиеся нацистского факельного шествия и речи Гитлера.
«Ты еврейка? – останавливается перед ней пожилой худой человек. – Ты хочешь очернить Гитлера. Он был великим вождем!»
«Так оно и есть, – подлаживается к нему Наоми, – Я не собираюсь его очернить».
Он соглашается зайти с ней в столовую. Она заказывает две порции свинины, стараясь убедить нациста, что она не еврейка. Она откусывает кусочек мяса и говорит, что у нее нет аппетита.
«Значит, ты знаешь, что Гитлер был хорошим человеком, и это вранье, что он убивал евреев. Американцы это придумали, чтобы овладеть Германией». Незнакомец ест и пьет, и вспоминает о великих днях. А незажившие
