на конференцию и демонстрацию оборудования в Копенгагене давало возможность сделать что-нибудь красиво…
Видимо, последнее слово я повторил вслух. Юля посмотрела мне в глаза. На полу небольшой комнатки уже можно было наблюдать кучку вещей: мини-юбку, передник и очень трогательно выглядывающие из его кармашка блокнот и карандаш.
В тридцать восемь лет смотреть на полуодетую девушку и думать о графиках – знак нехороший.
Кто я теперь? Безработный неудачник, который к тому же обвиняется в мошенничестве. Самое время девушек раздевать.
Юля погладила меня по лицу. Надеюсь, я ничего не сказал, вышло бы неловко.
К вещам на полу присоединился прозрачный газовый верх. Считать его одеждой я готов не был. Тем не менее всё это время ему удавалось кое-что скрывать: под правой грудью Юли оказалась татуировка большой императорской короны. Та, наверху которой шпинель, вполне изящная.
«…Да нет, все началось раньше, – продолжала сверлить мысль, – когда я уехал от… Черт, не помню, как звали. Дашенька. Как забыть? Сотрудница из дальнего офиса в Барвихе».
– А дальше надо? – спросила Юля.
Вопрос не показался мне неожиданным. Неужели опять проговорился? Да нет. Кажется, она стесняется.
– Ну, – я постарался улыбнуться, – в программу это входит.
Эх, не надо было соглашаться.
И безо всякого танца матерчатый треугольник трусиков аккуратно лег на диван для гостей. Гладкий лобок с ниточкой светлых волос, уводящей в такое пространство, чьи манящие образы на миг вымели из моей головы все другие мысли и настойчиво призывали к хорошо известному, но всякий раз поражающему действию, которое начинается с движения в паху, а заканчивается… Я почувствовал, как стала мешать мне одежда, особенно брюки. Я потянулся, было, к ремню, чтобы ослабить его давление, но вдруг представил, как кривая роста, показавшись из ширинки, вдруг теряет в показателях под глумливые смешки моих директоров, и вернулся в реальность. Стало прохладнее. Процесс в паху остановился, и, похоже, что надолго. Я снова стал смотреть на Юлю как на движущуюся недосягаемую картинку, а не как на живую женщину, до которой могу дотянуться рукой. Изучал её глазами, уже не испытывая желания. На Юлином бедре, очень высоко, просматривалась вторая корона – с зубцами. В другое время я бы обязательно наклонился к ней, чтобы посчитать число зубцов, посмотреть, есть ли на ней жемчужная осыпь или земляничные листья, и определить, графская она, герцогская или маркизова.
– Ты любишь монархию?
– Я? – засмеялась Юля. – А я пышность люблю…
Ого, абсолютно голая официантка стрип-клуба ссылается на Тэффи[6]!
– Я оденусь, хорошо? Для меня это и без того непривычно. Да, кстати, ты извини, но приват – единственный пункт меню, за который чаевые идут непосредственно нам, а не в общий котел.
– Ясно, –
Надежда Тэффи. «Монархист». Точная цитата: «А когда я люблю пышность!»
