забывайся, мы не дома. – Она смотрела ему в глаза, чувствуя, как болит шея от неудобной позы. – Отпусти, Женька, больно.
– Если бы ты почувствовала, как больно мне, то заткнулась бы про свою больную шею, – процедил он, но волосы выпустил. – Я замучился так жить, понимаешь? Ты вроде со мной – и в то же время где-то далеко, мутишь с кем-то, приезжаешь домой то под утро, то совсем не ночуешь. А я устал, меня ревность гложет, убил бы тебя – и не могу, потому что люблю, сучку стервозную… – Он налил себе еще, выпил, не закусывая. – Я жить не хочу иногда и бросить тебя тоже не могу, я попал…
– Женя, перестань, – попросила Коваль, положив руку на его сжатый кулак. – Скажи, что делать мне, чтобы тебе стало хорошо?
– Прекрати втихую гаситься с ментом, – злым, срывающимся голосом произнес он, и она вздрогнула. – Что, угадал, кто тебя нашампуривает? Мент ушастый – ну, ты дала, Коваль! На кого ты променяла нас – меня, Малыша погибшего?
– Не тронь Малыша! – взвилась Марина.
– Да не в нем дело! Неужели ты не понимаешь, чем обернется эта твоя хрень с ментом? Бес узнает – порвет пополам!
– Очень страшно! – фыркнула она, беря сигарету. – В этом я отчет держать не собираюсь! Сплю с кем хочу. Ты меня зачем сюда привез – отношения выяснять? Тогда поехали домой, я не собираюсь объясняться.
– Нет! – взмолился Хохол, хватая ее за руку. – Не уходи, я больше ничего не спрошу. Слышишь – песня розановская, он ее всегда в машине крутил… – Молодой певец на сцене в самом деле исполнял любимую песню Марининого покойного заместителя…
– Знаешь, – сказала Марина задумчиво. – А мне всегда почему-то нравился шансон, в машине только такие кассеты всегда возила, пацаны знали, что я не слушаю ничего другого. Судьба!
– Ага, как чувствовала, что придется за одним столом с уголовником сидеть!
– Ой, хватит! Мне приятнее за одним столом с тобой, чем с некоторыми приличными с виду. – Коваль снова взяла его руку, сплетя пальцы и разглядывая синие наколки на кисти. – Жень, ты не сердись на меня – я всю жизнь кому-нибудь изменяю, так уж устроена, даже Малыш прощал…
– И я прощу… – прошептал он, притягивая руки к себе и касаясь Марининого запястья губами. – Все тебе прощу, только не отталкивай меня… Ведь люблю, сдохну за тебя – только скажи!
Со стороны они напоминали двух влюбленных голубков, нежно воркующих за столиком весьма странного ночного клуба – любовь за решеткой, тюрьма и страсть…
– Ты запретила мне звать тебя киской, а все остальные слова тебе говорил твой Малыш, – пожаловался Хохол, не переставая целовать ее руку. – Как теперь быть?
– А чем тебя мое имя не устраивает? Слишком длинное? – Марина прижалась лицом к его руке и посмотрела в глаза.
– Я не привык звать тебя по имени, только если с отчеством… а хочется что-то такое… чтобы только наше с тобой было, больше ничье. Киска… кисочка моя…
– Как хочешь, – согласилась она. – Только не при людях, ладно?
– Конечно,
