неожиданный конфликт между народами дружественной нам Индии и братского Китая. Именно такие употреблялись слова: дружественная Индия и братский Китай. Мы показывали тем самым, что Китай нам ближе. Так ведь, по существу, и было: Китай действительно стоял ближе к нам по идеологии, по целям развития в сторону социализма и коммунизма. Индия таких целей во времена Неру не провозглашала. Поэтому соответственно мы и разделяли словесно две страны.
Бои в районе их границы нарастали. Мое возвращение в Москву из Вашингтона как раз совпало с национальными торжествами по случаю 10-летнего юбилея провозглашения КНР. Туда должна была отправиться наша делегация. Члены Президиума ЦК КПСС высказались в том смысле, что возглавить ее должен я. Имелось в виду, что при намечавшемся быстром ухудшении наших отношений с Китаем, если не поехать туда мне как лицу, занимающему самое высокое положение в нашей партии, Пекин может расценить это как принижение роли государственного праздника и места Китая в международном коммунистическом движении. «Поэтому, – сказали мне товарищи, – несмотря на то, что вы только что вернулись из Вашингтона, придется вам набраться сил и полететь в Китай, чтобы представлять там советскую страну и ее коммунистическую партию, а заодно (это-то и было главным) провести с его руководством соответствующие беседы».
Война на границе Индии бушевала, нам обязательно нужно было высказать свое отношение к происходящим там событиям. В Москве было опубликовано заявление ТАСС, в котором говорилось, что мы сожалеем о военном конфликте между братским Китаем и дружественной Индией и надеемся, что с той и другой стороны будут приложены усилия к прекращению военных действий и восстановлению прежних отношений. Когда я появился в Пекине, китайские руководители внешне проявляли ко мне всяческое внимание. Но я чувствовал, что их распирает недовольство политической линией СССР и моей лично. Начались наши встречи. Китайцы всегда отводили в ходе беседы роль основного оппонента какому-то одному лицу, то есть не все разговаривали со мною, иные сидели молча. Мао обычно не брал на себя неприятных разговоров и поручал вести их кому-либо еще. Так, в свое время о выделении средств СССР на строительство железной дороги через Синьцзян с нами говорил Чжоу Эньлай. Ему же Мао поручил вести переговоры о бесплатной передаче Китаю артиллерии Порт-Артура. Чжоу вел беседы очень вежливо, в утонченной дипломатической манере, никогда не допускал грубых слов в отношении не только собеседников, но и третьих лиц.
Иначе держал себя Чэнь И[56], министр иностранных дел. Не знаю, то ли это была его характерная особенность, или же ему это требовалось по политическим соображениям, но он проявлял себя как острый в выражениях, грубый по манере держать себя и угловатый в поведении человек. Такой вывод о нем я сделал на основе конкретного разговора с Чэнь И по проблеме индийско-китайского конфликта. Вот в какой форме протекал наш разговор. «Почему, – сразу сказал он, – вы опубликовали
ЧЕНЬ И (1901–1972) – в 1949–1958 гг. мэр Шанхая. С 1958 г. министр иностранных дел.
