не пугали ни темнота, ни что-либо ещё. Сейчас меня занимали другие мысли – уже через минуту я буду знать всю правду… всю эту страшную правду.
Я сидела, тяжело дыша и едва ли в силах двигаться. Ощущая тяжёлый груз волнения, я наблюдала, как Эдуард Валентинович приближается к стеллажам и достаёт с полки нужную нам коробку. Ворох пыли взметнулся в воздух, и Рожков скривил лицо. Вытащив из коробки толстую картонную папку, Эдуард Валентинович сразу же направился обратно.
Я опустила лицо, чтобы свет фонарика не попадал мне в глаза. Прошло чуть меньше минуты прежде, чем Рожков, наконец, опустился на пол рядом со мной.
Я посмотрела на папку в его руках. Это была самая обычная плотная папка из светлого картона, в самом центре обложки был наклеен кусок белого листа с моими данными. Имя, дата рождения, группа и резус-фактор крови.
Сверху папки была поставлена большая красная печать «ПОДОПЫТНЫЙ ОБРАЗЕЦ: МАРИЯ ОРЛОВА».
– Открывайте, – сказала я тихо.
Эдуард Валентинович кивнул. Дрожащими руками он надел очки, затем стал листать ветхие страницы моей карты. Я старалась терпеливо ждать, пока Рожков просмотрит содержание документов и врачебных заключений, и видела, как менялось и бледнело его лицо, пока он просматривал историю моей болезни.
– Господи… Я просто не могу в это поверить, – прошептал Рожков, взволнованно глядя в бумаги. – Твоя аллергия была вылечена год назад…
Рожков посмотрел на меня. Его карие глаза лихорадочно горели на старческом лице. Он был в шоке. Нет, другое: он был в ужасе. Я тоже, но у меня едва хватало сил на какие-то эмоции. Меня воротило от всего происходящего. Мне хотелось убежать куда-нибудь в угол этого тёмного зала, заснуть и проснуться дома, в Куполе. И пусть всё, что здесь сейчас происходило, оказалось бы просто сном.
– Кошмаром, – тихо произнесла я и поморщилась от острой боли, кольнувшей меня в висок.
– Да, всё так… Год назад они тебя вылечили, – тихо сказал Эдуард Валентинович, снова проглядывая бумаги. – У тебя уже даже был иммунитет к аллергену… Тьфу ты, чёрт…
– Я могла бы уже давно быть дома, – с горечью произнесла я.
Рожков сжал кулак и с силой ударил по папке. Я нервно вздрогнула, но он едва ли заметил это. Он был зол, а я была разбита.
В груди всё с надрывом кричало от боли. Некоторое время мы с Рожковым сидели в темноте архива, погрузившись в абсолютное безмолвие.
– Эдуард Валентинович, – наконец произнесла я слабым голосом. – Позвольте мне взглянуть…
Рожков как-то очень спокойно кивнул и с апатичной печалью протянул мне папку. Ненавистную и бесценную папку с правдой обо мне. Ослабевшей рукой я осторожно взяла фонарик и посветила на листы бумаги, скрепленные в ней. Я прочитывала документы медленно, едва с первого раза понимая написанное. Мои пальцы почти не гнулись, и я с трудом перелистывала страницы. Спустя несколько минут,
