деревенские собирались у реки. Отдохнуть, искупаться, полоскать белье. Мужики ловили рыбу. Но получалось не у всех. Я к рыбалке привязался сильно. Научил меня этому делу сосед дед Залога, бабушкин дальний родственник. Я помогал ему ставить сети, носить снасти и весла. А он учил меня разговаривать с рекой, то есть брать рыбу. Сети он мне, конечно, не доверял. Но лодку с некоторых пор стал давать. Лодка была длинная и узкая, как индейская пирога. И управлялась одним длинным веслом. Свернуться с непривычки в воду с такой лодки было очень просто. Но когда я поднаторел, он мне стал давать лодку. И я стал рыбачить самостоятельно. Ловил я на удочку и спиннинг. Уплывал далеко вверх по течению, а потом сплавлялся, забрасывая спиннинг. Но сначала нужно было поймать живцов на удочку и, поднимаясь вверх по течению, поставить на живца жерлицы в заветных местах омутов и плесов. А потом, сплавляясь по течению и нахлестывая спиннингом, проверять расставленные жерлицы – нет ли чего? Сплавляться вниз по реке для меня было большим удовольствием. Ниже по течению, недалеко от Пскова, построили гидроэлектростанцию, и река разлилась, затопив пойменные луга и леса. Течение в старом русле, в старице, несло воду напористо, а в разливах вода струилась медленно и величаво, а где-то и вовсе останавливалась в глубокие темные омуты, окруженные высокими лесистыми берегами. Сплавляясь, я любовался причудливыми пейзажами затопленных лугов и почти машинально хлестал спиннингом, забрасывая блесну между ветвями засохших деревьев, пока тугой рывок поклевки не возвращал меня из грез к реальной жизни. Тогда я подсекал щуку и тащил ее, бешено трепыхающуюся и сверкающую своим белым брюхом. На реке я пропадал от зари до зари и, чтобы не умереть с голоду, приходилось выбираться на берег и, разведя костер, готовить себе нехитрую еду. Вечером к реке сходилось, сползалось, слеталось лесное братство напиться студеной водицы, поплескаться, почистить перышки. Возле деревни слышался гомон ребятишек, бабы полоскали белье, мылись, запасались водой для бани. Я ловил так много рыбы, что бабушка продавала ее на базаре или выменивала на другие необходимые продукты у соседей. И ласково звала меня кормильцем. Вечерами все собирались у самовара и пили липовый чай с медом и с сухарями. А потом пели песни.
Во субботу в день ненастный нельзя в поле работать… По субботам мы с Люсей ходили в соседнюю деревню в клуб. Приезжала кинопередвижка и показывала кино. Фильмы всегда были старые, но мы их все равно смотрели. Когда устраивали танцы под гармонь, танцевали только девочка с девочкой. Парни, видимо, стеснялись и находили себе дело только с папироской. Однажды, возвращаясь из клуба, мы попали в грозу. Молнии полыхали рядом с нами, дождь стеной, а от грома разрывались уши. Мы шли полем, и укрыться было негде. В дерево ударила молния, и оно заполыхало благодатным пламенем. Мы припустили к дому со всех ног. От страха мы кричали молитву «Отче наш…». Дома бабушка достала из печи гречневую кашу и топленое молоко. За окном хлестал дождь
