появилась.
Я прикоснулся ко лбу Генки и точно, он совсем был горячим.
– О, да ты, брат, заболел, – сочувственно произнес я, – давай-ка домой пойдем, а то твоя бабушка уже, наверное, вся испереживалась.
У Генки дома баба Галя, услышав о нашем неудачном походе за молоком, еще долгое время ругалась, посылая всевозможные проклятья на головы бессердечных полицаев, и обещала даже сходить к знакомой старухе-гадалке, чтоб та на них порчу навела. Затем, уже подуставши, она махнула рукой, сказала: «Бесы они, и черт им судья», и пошла на кухню накапать в стаканчик успокоительного. Генка уже давно лежал в постели, прижав мокрое полотенце ко лбу, и постанывал в такт бабушкиному праведному возмущению.
Ну что же. Молоко не донесли, оладий не поели, придется топать домой голодным. Распрощавшись с Генкой и его бабушкой и пообещав назавтра взять у матери и принести горчичники, я отправился домой, размышляя о том, что будет, если мы снова нарвемся на этих двух полицаев. Думаю, нам явно не поздоровится. Теперь площадь аккуратно обходить придется. Хотя, не вечно же они там околачиваться будут. Но ведь вдруг это именно их патрульный пост? И если все-таки поймают? Ну не убьют же! Изобьют – это точно. А может еще и в полицейский участок заберут и там добавят. И не пожалуешься ведь никому. Все сами боятся. Эх, скорее бы Красная Армия разбила этих проклятых немцев. Под Киевом, говорят, наши крепко их бьют. Ничего, добьют. Обязательно добьют. Немцам Киев никогда не взять! А от Киева – прямая дорога к нам. Сто километров с небольшим. А что такое сто километров для Красной Армии? Пустяк! Вот тогда-то мы всем этим гадам и предъявим. За все ответят! Когда наши вернутся, я даже участковому Кошкину буду рад. Хоть он и сволочь! Но если он нас от немцев и полицаев избавит, то я все ему прощу. Так и скажу: «За освобождение нашего города заслужили Вы, товарищ Кошкин, низкий поклон и мое личное прощение». Да, именно так я ему и скажу.
Глава вторая
Ненавижу август! Противная, прилипающая к вискам и дурманящая до головокружения жара. Сейчас бы спуститься с Замковой горы, вниз, прямо к Каменке, забраться на камни, выложенные поперек узенькой речушки, пробежать по ним до середины реки и оттуда плюхнутся бомбой прямо в холодную воду. Черт с ними, с пиявками. Всю кровь все равно не выпьют.
Но сначала бабе Галe горчичники отнести надо, для Генки. И как он умудрился простудиться в такую жару? Я свернул в переулок, на ходу нащупывая за пазухой пачку горчичников, и вдруг очутился посреди огромной что-то в полголоса обсуждающей толпы, почему-то довольно тепло и не по сезону одетых людей с чемоданами в руках. Толпа доходила до конца бывшего Милицейского переулка, названного так из-за находившегося там до войны отдела милиции, в здании которого теперь заседали полицаи. Табличку с названием переулка убрали сразу, а новую так и не поставили. Наверное, немцы еще название не придумали. Хотя, что тут думать? Был Милицейский переулок, а раз теперь там полицаи, значит, будет Полицайский, – усмехнулся я, довольный собственной
