по руке и успокаивающим голосом ответил:
– Нет, мама, конечно не забыл. И марки и конверты и чернила и запасные перья и, конечно же, бумагу – все взял, ничего не забыл!
Они продолжили свой путь и какое-то время я еще слышал ее жалующийся голос:
– И все-таки это несправедливо. Ну и что из того, что я русская, а мой муж еврей. Я же мать! Пусть русская – но мать! Почему мне не разрешают поехать вместе с моими сыновьями? Был бы жив ваш отец, он бы добился, чтоб нас отправили вместе…
Ага, значит, все эти люди куда-то едут! И ясно, что не в Сибирь. Но куда? Я знаю, конечно, что от любопытства кошки дохнут. Но я же не из-за любопытства! Я из-за любознательности! Да и заболевшему Генке будет что рассказать. Помогая себе локтями, я протолкнулся к полицейскому участку, возле входа в который, на улице стояли два стола с печатными машинками, за которыми сидели двое, по всей видимости, писарей. К каждому столу была прикреплена деревянная табличка. На одной из них черной краской было написано «Раб», а на другой, шрифтом поменьше «Служ. Ижд». Один из полицаев с важным видом мерил шагами расстояние между столами и кричал в рупор:
– Повторяю. К столам подходим с паспортами. У кого в графе «социальное происхождение» значится «рабочий» подходит на регистрацию к столу с табличкой «Раб». Служащие и иждивенцы ко второму столу.
– Папа, нам к первому столу.
Голос, знакомый голос. Я обернулся и, конечно же! Это она! Маша Бланк. Самая красивая девочка в нашем классе! Нет, ну что я говорю? Во всей школе! А может, даже и во всех школах вместе взятых! Ее лоб и нос составляли практически одну сплошную линию, делая ее похожей на древнегреческих богинь с картинок из учебника по истории. А расчесанные на пробор волнистые русые волосы, собранные сзади в свернутую в клубок косу, как это обычно делают уже взрослые женщины, и всегда спокойный, скульптурно замерший взгляд, еще больше закрепляли это сходство. И еще у нее был талант, которым не мог похвастаться никто. Даже из мальчишек. Она могла языком достать до кончика носа! Шевелить ушами и громко свистеть каждый дурак может научиться, а языком коснуться собственного носа? Нет, для этого определенно нужен талант! На вопрос как она это делает, она всегда «якобы скромно» отвечала, – «Я думаю, что этому уменью способствует всего лишь мой классический греческий профиль. Папа говорит, как у Персефоны». Не знаю, кто такая Персефона, но Маша наверняка красивее.
– Здравствуй, Коля, – она улыбнулась своими маленькими летними веснушками, и ее лицо сразу стало живым и настоящим.
– Привет, а куда это вы все едете? – выпалил я, уже минут десять мучивший меня, вопрос.
– Ты разве не читал объявления? Они уже два дня по городу расклеены. Всем евреям приказано зарегистрироваться в местных полицейских участках для распределения на работы. Некоторых в Германию везут. Уже машин десять с людьми на вокзал отправили.
– На вокзал?
