его ждала Испания, поездка обещала затянуться, и он вполне обоснованно надеялся, что недостатки физиономии этого утра ему удастся исправить.
Завтрак был легким, почти необязательным: стакан свежевыжатого морковного сока, ломтик осетрины, чашка хорошего кофе. Растворимый Лубовский не пил уже давно.
Выглянув в окно, он убедился, что машина на месте, вымытая и сверкающая на утреннем солнце, что охрана тоже на изготовке и уже, наверно, проверила подъезд, и не только его подъезд, но и соседний сквер, жидкие заросли детского сада – мало ли кто там мог притаиться с хорошей штуковиной, оснащенной оптическим прицелом.
Хотя Лубовский давно уже оставил криминальные дела, но бдительность сохранял, поскольку понимал, что остались за его спиной люди, обиженные и на многое готовые. Время от времени эти обиженные возникали, но как-то неубедительно, как сейчас говорят, виртуально. То письмо с угрозами присылали, то по телефону пытались дозвониться, то, как им казалось, наносили вред. Их жалкие попытки что-то поджечь или что-то спустить под откос Лубовского смешили и даже оставляли чувство удовлетворения – этими своими ущербами он как расплачивался с ними, и недоброжелатели после всех своих поджогов или хищений успокаивались, убедившись, что на обиду ответили достойно.
Иногда Лубовский бывал даже благодарен своим вредителям и злопыхателям, поскольку они освобождали его от трат куда более значительных. Все-таки жило в нем чувство справедливости, которое он считал нужным время от времени как-то подпитывать в себе, не дать ему заглохнуть окончательно. Это была очень своеобразная справедливость, он понимал ее своеобразие, но полагал, что пусть уж лучше будет такая, чем никакой. Поэтому угрызений совести не испытывал, более того, был уверен, что ведет себя правильно, достойно и даже порядочно.
Связавшись по мобильнику с охраной, которая маялась во дворе, он задал несколько обычных утренних вопросов.
– Привет, – сказал он несколько развязно – все-таки прошлая жизнь давала о себе знать, он понимал особенность своего произношения, но не стремился его исправить, полагая, что люди стерпят его и таким, куда им деваться.
– Здравствуйте, Юрий Яковлевич, – почтительно сказал охранник.
– У вас все в порядке?
– Да, все чисто.
– Никаких проблем?
– Никаких.
– Можем ехать? – Этот вопрос был уже необязательным, но Лубовскому хотелось чуть продлить разговор, чуть больше настроить охрану на серьезное отношение к делу, и еще – таилась где-то в глубине его сознания опасливость, знал он, прекрасно знал и помнил, что его бывшие соратники могут пойти на нечто большее, нежели поджог склада с готовой мебелью – среди многочисленных его интересов было и мебельное производство, не столь уж и бесполезное.
Охранники знали это его утреннее многословие и почтительно отвечали на вопросы, которые частенько попросту повторялись.
– Я выхожу, –
