осознание собственной значимости.
– Давай! – Сандро потрясает сжатыми кулаками в ободряющем жесте.
Набираю воздуха полную грудь, раскидываю руки. Еще секунда, и я взлечу, вознесусь над этим городом, как самозваный ангел. Для мании величия величия не требуется, достаточно только мании.
– Я – Давиде Френи! – ору я, запрокинув голову к лазурному своду небес.
Каменное эхо соседних глухих переулков превращает мой голос в боевой клич, рвущийся в небо. Звучит воодушевляюще, и я вхожу во вкус.
– Я – Давиде Френи! Я непревзойденный гений! И никому не сравниться со мной!
Сандро сопровождает мои крики прыжками и улюлюканьем, вносящими дополнительные ноты в песнь моего торжества. После чего следует торжественное отправление малой нужды с крыши дома в его же исполнении.
– И ссать на всех! – сообщает он, вызывающе сплевывая вниз.
Он покачивается на нетвердых ногах, приходится подхватить его под мышки и оттащить назад, чтоб не свалился с крыши. Сандро брыкается, пытаясь освободиться, и я вынужден его как-то отвлечь, чтобы мы оба не скатились вниз. Я трясу его за плечи, уговариваю утихнуть.
– Убери, а то еще потеряешь, – когда мне наконец удается утихомирить воодушевленного друга, я показываю на все еще свисающее из штанов мужское достоинство.
– Да, – Сандро заправляет член в штаны и приводит в порядок одежду. – Хорошая штука, было бы жаль расстаться.
Как и следовало ожидать, когда мы спускаемся вниз, его опустошительно тошнит в сточную канаву. Тем не менее, выплеск эмоций и телесных жидкостей приводит моего друга в чувство, и мы, возвернувшись в таверну, добавляем еще по бутылке за счет маэстро Донни. Назад, в дом Бенвенуто на пьяцца Флора мы возвращаемся на полусогнутых, в обнимку, нескладно горланя:
– Помни, кто во цвете лет, —
Юн не будешь бесконечно.
Нравится – живи беспечно:
В день грядущий веры нет!
(Перевод Е. Солоновича)
Дубовые ворота внутреннего дворика, в которые мы колотим руками и ногами, нам открывает Веккьо. Это родовое имя, у домовиков, насколько мне известно, либо нет личных имен, либо они их нам просто не сообщают. Но имя ему очень подходит, ибо молодым я его никогда и не видал.
Эконом, мажордом, казначей – он единственный в окружении маэстро Донни, у кого мозги привешены не набекрень. Сапоги, обеденная вилка, пузырек с льняным маслом, холсты и кисти, связка ключей от кладовой, счет от ненавистного кредитора, расписка от нерадивого должника – если вы потеряли что-то в нашем сумасшедшем доме, спросите Веккьо, он знает, где искать.
Малорослый, сухой как щепка, одетый в темно-коричневое застегнутое на все крючки и пуговицы платье, старик со спадающими на плечи седыми патлами, выросшими вокруг
