в полях и лесах, где её хозяин, короткими летними ночами, засыпал до зари чутким стариковским сном, то в обществе беженцев и погорельцев, то среди паломников или бродяг, а то и просто в немом, бессловесном одиночестве. В Труа, решившись поставить крест на духовном поприще, он, чтобы не обременять себя и не искушать лихую, лесную братию, продал все лишние вещи и в Париж вошёл с пустой котомкой, с горстью монет, оборванный, босой, загорелый, седой, похудевший и бородатый – что-то среднее между священником и бродягой. Усталость была великой. Он сидел долго сутулый и молчаливый, но какой-то торжественный от уверенности в необходимости и величии собственной миссии.
К нему подошла молодая хозяйка трактира.
– Будете есть?
– Да.
– Вина принести?
– Нет, не надо. А рыбу я съем с лепёшкой.
– Бульон и пару раков с зеленью, – подсказала хозяйка.
– Хорошо, давайте.
Хозяйка вернулась очень скоро, неся на медном блюде заказ. Получив деньги, она ушла.
Вскоре в трактир спустились трое английских солдат. Они заказали вино, мясо и принялись за пиршество. Из-за соседнего стола вытянули немолодую француженку; усадили за свой стол; принялись поить её вином и наперебой щупать. Захмелев, затянули песню.
Пресвятая Мама,
От войны огня,
От стыда и срама
Не спасти меня!
Брошу я сутаной
Попусту трясти,
Попрощаюсь с саном,
Господи, прости!
Дыблюсь я горою,
А в сознанье муть,
Лишь перед собою
Вижу зад и грудь.
Брошу я сутаной
Попусту трясти,
Попрощаюсь с саном.
Господи, прости!
Милая Ивойя
И малышка Сью,
Вам обеим, стоя,
Что-то сотворю.
Брошу я сутаной
Попусту трясти,
Попрощаюсь с саном,
Господи прости!
К столу, за которым сидел старик, подошли двое подмастерьев, Ирминон и Гийом, да старый мастер Филипп Трюмо. Ремесленники окликнули хозяйку, заказали мяса и вина. Филипп Трюмо, оглядев зал и француженку в обществе англичан, сказал:
– Вот так и Франция: её щупают, дурят, а она вечерами смеётся, но каждое утро плачет.
– Неужели этому не будет конца, мастер? – спросил Ирминон.
Трюмо тяжело вздохнул.
– Не знаю. Да и знает ли вообще кто-либо…
Жан Минэ, не поднимая глаз от стола, молча жевал рыбу. Подошла хозяйка, вытянула из-за пояса тряпку, смахнула ею крошки и кости на пол, сидящей под столом собаке, поставила на стол дымящееся мясо и вино.
– Вот вы, старый человек, – обратился мастер к Минэ, принимая протянутую Гийомом кружку с вином. – Вы знаете, кто может спасти нас от позора?
Старик поднял глаза, оторвался от еды, вытер руки о потрёпанное одеяние, не спеша, ответил:
– Я
