месье Роден, я не могу танцевать, когда меня целуют?! Не обнимайте так крепко. Я еще не изложила вам теорию моего нового танца, я.
Крепкие руки Родена мнут ее тело, властно, требовательно, как до этого мяли глину, при этом от него валит жар, даже стекла в ателье запотели, душно, тяжело, МАМА! Каким-то невозможным вывертом Айседора выкручивается из объятий своего кумира и, схватив первое, что попало под руку – старую мамину шаль, накидывает ее себе на плечи, после чего бежит в соседнюю комнату и натягивает поверх всего давешнее платье…
Ничего не понимающий Роден откланивается.
Придя в себя и вволю наплакавшись и напричитавшись, Айседора еще долго бранила себя за то, что не отдалась мастеру. Вот бы воспоминание на всю жизнь осталось! А так… одно сплошное недоразумение! «Как часто я впоследствии жалела, что мои детские заблуждения помешали мне отдать детство самому великому богу Пану, могучему Родэну. Безусловно, и Искусство, и вся Жизнь обогатились бы от этого!» – пишет в своих воспоминаниях Айседора Дункан.
Бедная, бедная Айседора. Все чаще, в своих одиноких прогулках по Парижу, она вспоминала японский театр и черноволосую Офелию – Сада-Якко. Где хорошо знакомая пьеса Шекспира словно выворачивалась наизнанку, какие-то детали укрупнялись, какие-то уменьшались и оттого делались колкими, точно булавки? Афиши говорят, что театр Каваками Отодзиро ездит по Франции с «Ромео и Джульеттой», божественная Сада-Якко, без сомнения играет, Джульетту. Айседора попыталась представить себе японского Ромео, несколько дней назад она ходила на выставку японской миниатюры, устроенную в Лувре, и имела представление, как может выглядеть знатный юноша, но отчего-то вместо красивого японца ей представился черноволосый, загорелый цыган. С карими глазами и волосами черными и одновременно золотыми. Да, так и никак иначе должен выглядеть ее Ромео. Почему ее? Неужели она хочет сыграть Джульетту? А почему нет? Не сыграть, а прожить.
Она закрыла глаза и представила себе Ромео, своего Ромео – не очкастого Андрэ и не милого Шарля, какая глупость вообще была думать об этих людях. Ее Ромео не отказался бы от обладания любимой женщиной и сделал бы ее счастливой.
Бедная, бедная Айседора. Пройдет совсем немного времени, и ты встретишь своего Ромео, и он будет цыган и актер. Он будет играть юного Монтекки, а ты сидеть в ложе бельэтажа, как та самая Джульетта, смотря в его блестящие потрясающе красивые глаза, слушая шекспировские строки и мечтая броситься в гримерку, чтобы зарыться лицом в черные с рыжим отливом волосы и рассказать, как она едва не умерла во время второго действия, дожидаясь, когда же можно будет, наконец, обнять его.
Не хмурься, не печалься и даже не пытайся найти его в Париже, твой Ромео не здесь, и он не прискачет к тебе на белом коне, а ты, именно ты появишься в его жизни, вольготно устроившись в карете, запряженной белыми лошадями, вся в ослепительно белых цветах, словно юная богиня. За твоей каретой будут идти люди, крича:
