style="font-size:15px;"> Она тогда впервые заметила седину в голове своей матери-красавицы, ее поникшие плечи, ее детскую растерянность.
– Не плачь, мама, я согласна, – тихо ответила она на ее немой вопрос.
Как этот медведь раздобыл подвенечное платье? Чьи руки сплели этот бело-розовый венок? Только такое платье и могла она придумать для себя в своих девичьих мечтах, только такой венок шел ее пышным косам.
– Какая ты красивая у нас, Стефания! – шептали потрясенные младшие сестрички.
Она, действительно, чувствовала себя красивой и была искренне рада тому, что мама пригласила к ней на свадьбу Андрия. А ведь он тоже впервые увидел ее.
– Поздравляю тебя, – долго глядя своими желто-медовыми глазами в ее глаза, проговорил он и так поцеловал ей ручку, что сердце ее остановилось, а потом вспыхнуло солнцем и сожгло ее…
О, как ей был ненавистен этот уродец в свадебной рубахе, с его восхищением и с его кустарником волос над некрасивым красным лицом! Она перевела взгляд с лица жениха на лицо Андрия и чуть не сорвала венок с головы. Но в этот момент мама, мудрая мама, всегда все понимающая мама, подошла к ней и прошептала:
– Детуся моя, моя доченька, моя умница…
И она впервые увидела в ее глазах слезы.
Стефания не помнила, как они ехали в церковь, не слышала, что говорил поп, ей было страшно, что она сейчас упадет в обморок. Когда поп сказал, чтобы молодые поцеловались, она повернулась к Степану и совсем близко увидела его лицо. Стефанию прямо качнуло, и жених едва удержал ее. Она никогда не видела столько любви, нежности, испуга за нее, неверия в свое счастье и такой боли, что могла поклясться: ей не доводилось видеть человека красивее, чем этот чужой и еще минуту назад ненавистный ей жених.
Впервые за последние три года после смерти отца ей стало не страшно. Да, она ничего не боялась, она безраздельно доверилась ему. Любила ли она своего молодого мужа? Стефания почему-то с первой минуты стала понимать все, что он чувствует, все, о чем думает. Да, ей нравилось, что он так мучительно любит ее. Она ловила иногда такие страстные взгляды на себе, что где-то в ее девичьем сердце и еще спящем теле просыпалась смутная музыка женщины. Но он никогда не давал прорваться этой страстности, всегда был ровным и сдержано нежным с ней. Она не знала, любила ли мужа, но каждый раз со сладостным чувством гордости открывала для себя новую беременность и не тяготилась ею. Естественно и легко вынашивала и рожала детей, а перед родами всегда боялась не за себя, а за него, потому что он становился таким потерянным, что ей хотелось подойти и приласкать, погладить, успокоить его, но она не могла переступить через свою природную сдержанность, от мамы унаследованную невозможность проявления чувств.
В первый раз она испугалась, когда пришло время родить, а рядом никого не было, но потом и не хотела, чтобы кто-то мешал ее главному делу. Она сама. Ей так хотелось, чтобы ее мальчики были похожи на Степана, но все ее дети были похожи на нее. Правда, ей порою казалось: что-то едва
