хм… это такой кружочек…
– К’ухочик?.. Нек, эко не к’ухочик!
– Ну, шайба это, Лизанька! – поправляюсь я, заранее отчаиваясь объяснить ей, что такое «шайба». Но она переходит к другому предмету:
– А чиво он в уках дегхык? (а что он в руках держит)
– Это клюшка, – уже без увёрток отвечаю я.
– К’юхка… – запоминает она.
Оля вышла, мы тронулись в путь; Лизанька ехала на санках и всё что-то бормотала вполголоса. И вдруг рассмеялась.
– Что ты, Лизанька? – с любопытством остановился я.
– Сё перепукала! – отвечала она, смеясь. – Перепукала вогу…
– Что за «вогу»? – не понял я.
– Ну, вогу!.. А нага вогу!
– Ага, «воду»! – догадался я. Выходит, «на досуге», в санках, она размышляла о падежах. – Но где ты увидела воду?
– Чиво? – теперь не поняла она меня. – Чиво кы гаваих?
Едва ли мы объяснимся, подумал я, и мы поехали далее.
На прогулке заинтересовалась трамвайными остановками: какие они бывают?
– Зелёные, – перечислял я, – красные, жёлтые…
Она вдумчиво повторяла: «Хоккые…» И с любопытством:
– А чёйние?
– Чёрные? Нет, чёрных не бывает.
– А потиму?
– Видишь ли, это… печальный цвет, а людям нравятся цвета весёлые.
Она помолчала и сказала твёрдо:
– А мне н’авится печайный.
Дома – я позвал Олю из кухни, где она мыла посуду, но маминька не слышала и не откликалась. Лизанька вступилась:
– У ниё в канике вога хумит (у неё в кранике вода шумит), и нитиго не свыхно (и ничего не слышно)…
Дочитываю «Kleiste Werke» (1-й том); немецкое чтение у меня хромает – за полтора месяца прочитал только Гофмана «Märchen und Erzählungen» да «Хронику Воробьиного переулка» Раабе. Из русских книг наиболее существенны «Источник живой воды» об отце Иоанне Кронштадтском, «Пушкин в жизни» Вересаева (я не слыхал ни одного доброго отзыва об этой книге, но чтение, разумеется, захватывающее, несмотря на тенденцию к «ничтожности» – все судят Пушкина… Но не только почитатели – даже неприятели Пушкина открывают в нём какую-нибудь разительную и яркую черту, и всё отступает вдаль, когда на страницах является сам Пушкин; хотя и на него ложится тень стараний Вересаева, и я как-то с трудом улавливаю ту чистоту, которая покоряет меня в чтении Пушкина… Как быть с гением? Нет ни этики такой, ни этикета. Какое одиночество!)
Последние – роман Лафонтена «Бланка и Минна» и «Семирамида» Хомякова. Роман пустоват, но писан с живостью. В «Записках о всемирной истории» сотни любопытных замечаний, читал с наслаждением и бессилием всё это усвоить, запомнить, а уж тем более выписать. Не могу сказать, насколько этот труд близок научной истине, но взгляд Хомякова всегда поразительно неожиданен, угол зрения и даже данные вообще вне поля нашего образования, эта система мышления – просто иной цивилизации. И это захватывающе интересно.
Спит Олечка, спит Лизанька,
