другим на какую-нибудь плевую болячку, усердно скрывая истинную причину своего недомогания. Он еще не раз встречался с Лялей возле свалки, и она без промаха, наповал, разя чудесными глазками, всем своим видом давала понять, что двери лазарета для него всегда открыты.
– Ну, как твоя рана, солдат? Не беспокоит? – спрашивала она, проявляя о нем заботу. – Зашел бы как-нибудь для порядка… Профилактика лишний раз никогда не помешает!
Красногубов обещал, что обязательно придет, лишь бы только поскорее отвязаться от излишне назойливой медсестры. Он боялся, что привыкнет к Ляле, и тогда будет под стать похотливым офицеришкам. Нет, он не опустится до того, чтобы смазливая полковая сучка, взяв над ним верх, поставила его в очередь своих ухажеров. Еще до армии и встречи с Василисой Виктор, чуть было, не закрутил роман с одной из бывших одноклассниц, которая ему очень нравилась. Точнее, она первая однажды предложила Красногубову встретиться и вв ближайшие выходные сходить на танцы в соседнее село. Клуб там был отменный!.. Виктор был на седьмом небе от восторга, весь вечер проведя с Наташей. Так звали девушку. Он буквально светился от счастья до тех пор, пока, в то время, когда Наташа отлучилась по собственным надобностям, один из знакомых парней вдруг не шепнул ему на ушко, что девушка, которая, прижавшись к нему, уже три часа подряд так старательно вихляет бедрами, беременна!.. Виктор не понимал, отчего жизнь была не совсем благосклонна к таким, как он, и, как будто бы это являлось в порядке вещей, предлагала ему либо червивое, либо уже надкушенное кем-то другим яблоко, вместо того, чтобы подарить чистый и нетронутый плод? «Неужели, в этом мире не осталось ничего святого и стоящего, чтобы отведать его и не вываляться в грязи?» – спрашивал себя Виктор. Вот и теперь, хотя селяне говорили о нем только хорошее, он чувствовал себя не лучшим образом. Ему казалось, что на самом деле, даже не понимая того, люди порочат его доброе имя, оскорбляют достоинство и честь. Красногубов был не только заметной из-за своего огромного роста, но и резко индивидуальной личностью и, словно мамонт, посреди многообразия более заурядных доисторических живых существ, выделялся из толпы и именно поэтому обращал на себя ее пристальное внимание. Являясь человеком крайностей отнюдь не по собственной воле, он был заложником общества и его изгоем. Если требовался герой, то окружающие тут же указывали на него и ему подобных, чтобы самим остаться в тени и не рисковать собственным благополучием и даже жизнью. Увы, там, где всегда было больше проблем, чем поводов для радости, чаще, чем в чем-либо ином, возникала необходимость, преследовавшая цель свалить общую вину на кого-то. То есть, найти козла отпущения ради торжества справедливости, без которой на этой земле обычным людям нельзя было бы и дня просуществовать. И тогда, обвиняя во всех смертных грехах, общество приносило лучших своих сыновей в жертву убогому чудовищу – собственной глупости и невежеству, выдавая ее за нравственность
