тоже… как это сказать?
– Лоб расшибают?
– Да. Отец говорил, что когда русские строили плотину, не было столько верующих. Как может страна за десять-пятнадцать лет перестройки поголовно поверить в Бога?
Шакер был прав.
Александр допил кофе, встал, подошёл к окну.
– Ну и пекло у вас. Как здесь работать? А, похоже, придётся. Шеф меня упорно сюда пихает. Ехал в Италию, попаду в Египет. Интернационал. Давай документацию смотреть. Смежники не подводят?
– Кто такие смежники?
– Это, Шакер, даже объяснить невозможно, если брать по русским меркам. Вот наша фирма – смежник одного предприятия в России. Мы им на все уступки готовы, а там – дурдом. Приватизация.
Александр стал вспоминать, как он впервые попал на завод к Кириллу Николаевичу.
Когда пришло сообщение по E-mail, что умерла бабушка, Саша сделал распечатку и положил перед господином Марчелло. Тот перекрестился, спросил:
– Твой дом – это далеко от завода, которым руководил господин Полухин, а теперь господин Кирилл?
– Это другая область, но рядом, километров двести, на границе с нашей.
– Для вашей страны двести километров – это не территория. Какой вы богатый народ! Езжай. Посетишь и завод, посмотришь их возможности по модернизации нашего оборудования.
Родителей Саша не видел почти десять месяцев, с октября 93-го. Да и тогда родители еле успели в Москву, в Домодедово.
– Ты давно в Москве? – спросил отец, когда они уже стояли на регистрации.
– Со вчерашнего дня.
– И не позвонил, охломон, – охнула мать.
– Да… тут… запутался. Такое творится…
– А это кто? – спросил отец, придирчиво оглядывая Таис, которая стояла чуть поодаль.
– Таис.
– Афинская?
– Почти.
– Как это у вас называется: ты её бойфренд?
– Папа, не будем, – прервал Саша ещё не начавшуюся тему.
И вот опять Россия. Самая, что ни на есть настоящая. Бабушку хоронили в деревне, без музыки, тихо – так пожелала. Стоял июнь. Ещё не обросла излишней травой земля. Деревья тянулись вверх, будто только народившиеся после короткой, прихваченной зимой, весны. Но река под церковной горой уже очистилась от весенних паводков и прозрачно стекленела под голубым высоким небом. Кладбище, рядом с бывшей церковью, не было даже огорожено. И места хватало для всех. Кто хотел здесь жить и умереть, уже сделал это. Собралось на похороны человек сорок, да и то, как говорила бабушка: «Почитай половина – летошние», – то есть приезжие родственники тех немногих, кто здесь остался.
Мать тихо рассказывала Саше, а может быть, себе:
– Мотенька позвонила, сказала, что плохо маме совсем. У меня на руках умирала. В последний день всё говорила: «Кажется мне дверь за головой, мама там моя. Зовёт», – а рукой всё по стене гладила.
Плакал
