сь, я могу дотронуться до него, поймать руками и прижать к своим, жаждущим его губам. Я открыл глаза и улыбнулся своим обречённым на непонимание мыслям.
– Я тебе говорю серьёзные вещи, а ты улыбаешься.
– Я хочу твой голос, – сказал я.
– А я хочу «Мерседес», дом на Рублёвке, путешествие на шестизвёздочном круизном лайнере…
– Очень прозаично, милая моя.
– Зато правда. Ты разве не хочешь красоты, богатства?…
– Я хочу заниматься тем, что мне нравится, но не ради денег. А деньги мне нужны, не спорю, но для свободы от нудной, неинтересной деятельности, направленной в данном случае лишь на выживание и получение материальных благ, принятых обязательными для признания в определённой социальной среде. И в путешествии я хочу впитать в себя впечатления, которые выражу в творчестве. И машину я хочу не для «пыли в глаза», а чтобы не расшатывала вселенную моего мироощущения, опять же для творчества, то есть – чтобы элементарно хотя бы была надёжной и не ломалась сразу после приобретения. Понимаешь?
– Какой ты приземлённый.
– Я приземлённый?! У нас с тобой разное понимание этого определения. Давай сменим тему. У тебя потрясающе чувственный голос, я его хочу.
– Что за шутки?… Я хочу очень дорого продавать, как ты говоришь, чувственность моего голоса и сам голос. Вот задача номер один. У человека должна быть цель.
Моя цель тебе ясна?
– А как же любовь? Значит, и твой голос не любит меня?
– Мой голос – это я, не обижайся. Секс – это же не любовь…
Наш словесный пинг-понг меня ничуточки не напрягал, а нечаянные мячики слов о сексе и любви сближали нас (как мне казалось) с каждой такой игрой всё больше и больше.
Её ротик завораживал меня своей артикуляцией, я наслаждался зрелищем его воркования: как при улыбке у неё приподнимается верхняя губа, обнажая великолепные белоснежные зубки, или при букве «ю» её трубочка из губ приносит мне вкус карамели из детства.
– Не скажи. Всё очень даже взаимосвязано. Любишь ты кого-нибудь, к примеру, любишь, а он под тобой засыпает, а говорит, что любит – это похоже на любовь-сострадание или чувства родственничка во спасение. Обоюдный, не побоюсь этого слова, оргазм при духовном, так сказать, родстве дорогого стоит, не находишь? По-моему, это и есть любовь.
Моя интуиция подсказывает, что секс всё-таки будет.
– Пригласи меня в ресторан, подари букет роз, своди в театр, наконец. Хотя – нет, в театр, пожалуй, не надо: ты как театральный звукорежиссёр, наверное, и действие-то на сцене не воспринимаешь.
Я её слушаю, но не слышу, вернее, слышу только мелодию её голоса, для секса без любви мне было бы достаточно её стона, вернее – звука стона её голоса. И на том спасибо. Такое вот не обоюдное соглашение. Хотя, наверное, лучше ничего не раскладывать по полкам – где любовь, где секс, а быть в некой оболочке тайны, ведь нельзя предугадать, когда и как прикоснётся к нам любовь: стоном, взглядом или кончиками пальцев…
Звали её Жанна, она училась на последнем курсе вокального отделения Гнесинки. Весьма плодотворный результат влияния профессиональной почвы на ниве знакомств. А мои мечты о свободном от презренного металла творчестве были руководством к действию с самого моего осознания себя в мире музыки, то есть почти с рождения. Мои родители – музыканты: мама – флейтистка, папа – скрипач. Они направили меня в нужное русло, не отбив охоту заниматься музыкой даже в возрасте относительной вседозволенности, когда я мог уже не руководствоваться наставлениями в выборе профессии близких людей, предоставивших мне полную свободу выбора в этом вопросе. И посему редкий день из окон нашей квартиры не доносилась фортепианная музыка моего собственного исполнения, это как кефир на ужин (грубо, утрированно, в части сравнения, но чистая правда). Жизнь казалась мне пустой и никчёмной без музыки.
Чайковский, Рахманинов, Поль Мориа…
Иногда я ощущаю себя затонувшим кораблём, но не на дне моря, а в пустыне. Всё цело – ни одной пробоины, парус ждёт энергию ветра. Я не возвышаюсь над песчаным морем – я часть его, но неуклюже большая, замершая на месте и непонимающая, как идти вперёд, когда вокруг тебя не твоя стихия. По ней же надо приспособиться плыть проторенными путями, и вдруг песок, служивший мне опорой, начинает осыпаться и обнажать мой киль, и я парю в воздухе, а на палубе моей души рождается музыка. Она заполняет всё вокруг, и всё приходит в движение: о мой борт разбиваются солёные волны, и брызги достигают капитанского мостика, и моя грудь как паруса вдыхает дух свободы над рутиной и обыденностью повседневной жизни застывшего песка, способного только перетекать в сосудах времени песочных часов.
– А как ты относишься к бэк-вокалу? – спросил я.
– Положительно.
– Значит,
