ок» возящихся на полу детсадовцев ласково щурится Ильич. Нет обычного визга и гвалта. В палате тяжёлая, густая тишина. Аляповатые рубашечки с шортиками на бретельках у мальчиков и платьюшки такой же нелепой расцветки у девочек. У всех нашита апелляция, у каждого своя – розовый слон, фиолетовый бегемот, белая сова. Такие же зверюшки нарисованы на их шкафчиках в коридоре и на их горшках. Не перепутаешь.
Кто-то из детей играет в кубики, кто-то лепит, кто-то рисует, но всё это безмолвно. Изредка один наклонится к другому и что-то прошепчет одними губами. Все они словно обернуты в вату. А их лица серьёзны и сосредоточены, скорее надетые маски, а не живые физиономии. Нет гримас, ужимок, ухмылок, казалось бы, обязательных в подобных заведениях.
Вася, как обычно, стоит у окна и смотрит на кружащиеся за стеклом в утреннем сумраке снежинки. Левой рукой он накручивает на палец вьющиеся тёмные волосы, он всегда так делает, когда думает. Тихий, задумчивый мальчик. В голове у него крутится одна и та же мысль – «как же надоела эта пятидневка…!». Друзей в группе у него нет (не считать же другом девчонку!), а сам он, даже в сравнении с другими, очень молчалив и задумчив. Казалось, он путешествует где-то внутри себя, выныривая в окружающий мир лишь после очередного окрика воспитательницы – «хватит витать в облаках!». В кармане он теребил игрушечного мышонка, краска на котором практически облупилась. Мама с папой подарили его перед своей проклятой командировкой, на время которой отдели Васю на эту пятидневку. Вот мышонок и был его единственным другом, с которым он только и общался. Нет, ну была еще Машка, но она-то, конечно, не в счёт.
Незаметно подошло время обеда. Сегодня молочный суп. С пенками. Тот самый, который Вася терпеть не может. Его тошнило не то что от запаха, но даже от мысли, что надо положить ложку с этим в рот, а потом проглотить. Надо запихнуть в рот побольше хлеба, перебить вкус супа, чтобы не вырвало прямо в тарелку. Оттянуть этот миг, подуть на ложку, вылить обратно и снова зачерпнуть. Но за спиной стоит воспитательница и подгоняет его: «Доедаем до конца! Быстрее! Повар для вас готовил! Кто не успеет – тому первое положим во второе!». Доедал Вася слипшиеся комки переваренных макарон, плававших в тарелке с молоком, уже на мойке, стоя. Рядом бурчала посудомойка, она же по совместительству повар баба Люба: «Посмотрите, какие баре, суп им наш не нравится! В Африке дети голодают, капиталисты американские на них муху це-це наслали и голод, в который уже раз! Одно слово – буржуи! А наши дети от тарелки вкусного супу нос воротят…». Большая, даже необъятная и такая же шумная, бубнить она могла бесконечно, мастерски вплетая в поток своего сознания вчерашний выпуск программы «Время».
Вася закрыл глаза. Монотонная речь бабы Любы слилась в назойливый гул. Через силу глотая холодное варево, он ощутил, как внутри живота сперва сплёлся, а потом взорвался тугой комок. В голове суматошно билась, пытаясь вырваться, пронзительный вопль «не хочу!». Это была тихая истерика, без слёз, без крика. Просто волна злобы на всё окружающее накрыла его изнутри. И тут он понял, что наконец решился. Две недели назад на прогулке Машка предложила ему попробовать, она полная его противоположность. Тогда он испугался, убежал и 3 дня даже не подходил к ней.
– «Помнишь, ты говорила, давай, попробуем», – Вася, воровато оглядываясь, склонился над Машкиным ухом и, прикрывая рот ладошкой, шептал «Я согласен». Маша молча сжала его руку и едва слышно, одними губами ответила: «Тогда сегодня ночью. Не засыпай. Лежи тихо, я скажу когда».
***
Дети проснулись от далекого воя сирены, лая собак и серии хлопков. Прибежала растрепанная и напуганная воспитательница в белом халате, наспех накинутом поверх ночнушки:
– «Спите, маленькие, спите. Это ничего, это охотники…» – Растерянность, мелькавшая в ее глазах и звучавшая в голосе, была в новинку для всех детсадовцев, раньше она казалась им сделанной изо льда.
На утро дети увидели две пустых кровати. Васю привели к завтраку, а Маша так и не появилась. Вася весь помятый, всклокоченный, затравленно озирался под пристальным взглядом воспитательницы. Украдкой, косились на него с испугом, пополам с интересом на лицах, и другие воспитанники пятидневной группы, отвлекаясь от утреннего ритуала размазывания унылой манной каши по стенкам тарелки.
– «Дети, внимание», от резкого тона воспитательницы все вздрогнули, казалось, в ней не осталось и тени смущения и неуверенности, что бросились в глаза детсадовцам ночью. Всё утро она была строже обычного и совсем загоняла их – «поприветствуйте Васю»
– «Здра-авству-уй, Ва-ася!», – прогнусавил нестройный хор.
– «Дети, а где Маша?» – зазвенели стальные властные нотки дрессировщика.
– «Маа-ша в больни-ичке-е» – заученно протянули дети.
Воспитательница подняла глаза на Васю. К него по спине пробежали мурашки, ее тяжелый взгляд он чувствовал кожей и буквально цепенел как мышонок перед удавом.
– «Вася.
