сложили сколы кремня примерно в таком положении, в каком они и были до того, как раскололись, и зафиксировали. Затем их торопливо отнесли в моечную, где Веред лично промыла их и положила на стол доктора Куллинейна, который и зарисовал их.
В свое время эти четыре куска кремня представляли собой режущую кромку серпа. Они вошли в историю в то первое утро, когда мужчины и женщины, как молодые евреи из кибуца Макор, двинулись убирать свой урожай. Этот инструмент, извлеченный из-под толщ земли, был одним из самых ранних сельскохозяйственных орудий, которыми когда-либо пользовался человек. Он был старше бронзы, гораздо старше железа; он был в ходу задолго до того, как появились сельскохозяйственные поселения и были приручены верблюды. Это чудо было изобретено давно, невероятно давно – чудо более великое, чем кондиционер или автомобиль «опель». Края серпа были отполированы до блеска прикосновениями тех бесчисленных стеблей, которые он срезал, и этот серп убедительно говорил, как изменился человек, который еще недавно охотился на животных. Ибо человеку, сделавшему этот инструмент, это великолепное удивительное изобретение, больше не надо было скитаться с места на место в поисках пищи. Каким-то загадочным образом он научился выращивать зерно в любом подходящем месте и собирать его с помощью этого серпа. Это дало ему возможность осесть на земле в поселениях, на месте которых возникали римские города, прекрасные византийские церкви и башни замков крестоносцев. Археологи с уважением разглядывали эти четыре каменных осколка, и три утра спустя марокканцы в обеих траншеях докопались до скалистого ложа холма. Под ним уже ничего не было. Долгий первый этап раскопок подошел к концу.
Тем же вечером Веред Бар-Эль упаковала свои вещи, готовясь к полету в Чикаго, но, сделав это, она решила пройтись к холму и еще раз бросить взгляд на голое скальное основание, вскрытое их лопатами и мотыгами. Она поковыряла его носком туфельки и только тут осознала, что кто-то шел за ней от самого здания. Она окликнула:
– Элиав? – Но это оказался Куллинейн, и с чувством неподдельного облегчения она сказала: – А, это ты, Джон. – И когда он спустился в траншею, Веред добавила: – Как-то грустно… Вот мы и дошли до коренной породы.
– В какой-то мере, – согласился он. – Я-то надеялся пойти еще глубже… Может, найти такие пещеры, как в Кармеле, которым сто тысяч лет… или что-нибудь в этом роде.
– Да и то, что у нас есть, просто отлично… в своем роде, – успокоила она его.
– Нам это под силу, – сказал Куллинейн. – В следующие девять лет мы превратим этот холм в небольшой алмаз. Вскроем три круговые стены. Оставим их стоять и займемся теми открытиями, что ждут нас в середине. – Он остановился. – А вы с Элиавом будете со мной эти девять лет?
– Конечно.
– У меня недавно было предчувствие, что вы меня оставите.
– Как глупо! – воскликнула она на иврите.
Неожиданная смена языка сбила Куллинейна с толку, словно она
