глухим одиночеством, фирменными неразрешимыми сомнениями и мыслями обо всем и никуда. А задача была простая: ужинать или нет. Но он даже в самые простые вопросы углублялся как в аристотелеву философию. Вдруг на облупленной и кое-как подмалеванной стене прямо перед ним возникли выведенные неряшливым черным маркером слова: Basta con sta vita di merda! Кто-то проклинал жизнь и ругался по страшному. Он внутренне согласился. Эту фразу стоит запомнить, да воистину basta con sta vita di merda!, хотя даже отчаяние в прекрасной Флоренции было отчего-то прекрасно и совсем не так уныло, как в Москве. Но вопрос ждал ответа, не отвертишься. Мужчины, ужинающие в ресторане в одиночестве, казались ему жалкими, потерянными людьми, неудачниками, не обзаведшимися ни женщиной, ни друзьями. Ужинать в траттории в одиночестве было для него чем-то вроде саморазоблачения пополам с пыткой. Тогда он твердо решил, что идет в отель, где в холодильнике его ждет упаковка йогуртов, булочка с тмином и коробка с пакетиками чая Lipton, так что можно долго, по-московски, пить чай и смотреть в окно на камелию – и тут же, противореча себе, решительно сел за столик траттории на улице.
3
Тот, кто полчаса назад был твердо уверен, что ни за что и никогда не будет в одиночестве сидеть в ресторане, сейчас благодушно ел огромного лобстера, пил вино и откидывался на мягкую сине-белую подушку, заботливо подложенную под спину молодым официантом. Через столик от него сидела компания из трех женщин и мужчины. Женщины громко говорили, мешая итальянский с английским. Та, что сидела во главе стола, выразительно посмотрела на Бражникова своими сильно подрисованными глазами и произнесла несколько слов на итальянском. После секундной паузы, догадавшись, он встал, взял бутылку и отправился к ним за стол, чем вызвал бурное ликование. «Он идет! Он идет! Он идет к нам!»
Одна была чешка, живущая в Италии, вторая итальянка, а третья немка. Она была с мужем, который молчал и улыбался, улыбался и молчал. Немка пила виски, остальные белое вино. «Закажи мне еще!» – сказал она мужу. На столе не было еды, только бутылки с водой и вином, рюмки и стаканы. Женщины были в таком состоянии, что невозможно понять, о чем они говорят, тем более что немка не знала итальянского, а итальянка английского. Чешка знала итальянский, но не знала немецкого. Снова ребус. Это был сбивчивый и шумный разговор трех женщин о мужчинах, который они вели в присутствии двух мужчин, на которых они не обращали никакого внимания. Бражников понимающе улыбнулся немцу, немец молча улыбнулся ему.
Теперь трудно, почти невозможно найти мужчину надолго, все они куда-то бегут, год-два, и все кончилось. Безработица тридцать процентов. Так говорила маленькая, бойкая, горластая итальянка. Никуда невозможно устроиться. Везде в Италии коррупция, не занесешь не получишь, надо быть обязательно чьим-нибудь племянником или братом, иначе никак; в стране ужасный бардак, уровень жизни падает, денег ни у кого нет, и зарабатывать их становится все труднее, а мужчины
