Стиль Венецианского барокко! Роскошная кровать и шифоньер!»
– А что в ней особенного? – поинтересовалась дама в оранжевой шляпе с пером.
– Ну как, что особенного? Это была непростая задача, – ответил
соседствующий с ней господин в пенсне.
– Какая задача?
– Введение кривой линии в мебельные формы. Ведь древeсина с трудом поддаётся гнутью.
– А зачем её, простите, гнуть?
– Чтобы сформировать изогнутую поверхность. Поэтому тогда и появилась довольно трудоёмкая техника склеивания кусочков фанеры.
Вообще-то, мебель в стиле барокко проста по форме, но тяжеловесна и пресыщена орнаментацией.
– Какой орнаментацией?
– Скажу, если прекратите щекотать меня вашим пером.
– Да кто вас щекочeт, Боже мой! Я же не щекотать вас сюда пришла!
– Ну и не щекотите.
– Hу и не щекочу. Скажите лучше про орнаментацию.
– На ее широких плоскостях, которые образуют панно, и находит себе место богатая инкрустация. Состоит она из тонко переплетающихся завитков.
– Простите, но вы сказали «орнаментация», а теперь рассказываете об «инкрустации». А что же с «орнаментацией»? Или это одно и то же?
– Если вы не щекотите, то нервируете, – ответил господин в пенсне и равнодушно продолжил. – Орнаментация стиля навеяна античным Римом. Пышные завитки акантовых листьев и античные трофеи часто бывают расположены в виде груды военной добычи. Пожалуйста, не отвлекайте меня больше, мне интересно узнать, за сколько она уйдёт.
– Кто?
– Кто-кто?! «Венецианская группа»!
«Три! Продано! Господину в левом ряду!» – победно провозгласил аукциониатор и ударил с силой деревянным молотком, забивая невидимый гвоздь.
– Прослушал! И всё из-за ваших дурацких вопросов! – господин в пенсне с раздражённым видом повернулся к соседке.
Место уже пустовало.
– Ходят тут всякие! Шляпу с пером нацепила, а самой – что рококо, что барокко! Какие там стили, консольерe от шифоньера отличить, наверное, не сможет!
Публика редела, новые хозяева антиквариата медленно и чинно вставали со стульев, пытаясь придать своему взгляду томность и значительность, как и подобает новому владельцу ночного горшка трудолюбивого немецкого бюргера, ничего не подозревающе испускающего в него свою нужду ещё в ХVII веке, совершенно не догадываясь о его будущей исторической ценности.
Деловые люди в рабочей одежде уже сновали в хранилище.
– Меня уносят! Прощайте, друзья! – едва успел крикнуть бельгийский дубовый стул конца XIX века.
– Этого не может быть! Нас разлучают! – взвизгнули французские канделябры тонким полуторавековым голосом.
– Подумаешь, их разлучают! В прошлом месяце Аугсбургский серебряный сервиз на сорок персон распродали по чашечке, – пробурчалa австрийская газетница.
– Вы представляете, мы будем висеть в бане! – голосили пышнотелые двухсотлетние итальянские дамы с гравюры.
– Кто же вам это сказал? – поинтересовался инскрустированный английский стол.
– А где же ещё, вы полагаете, нас разместит этот круглолицый? Мы его уже видели!
– Кого? – встряло дубовое бюро и закашляло тихим благородным голландским кашлем.
– Нового хозяина! – не успокаивались итальянки, начиная стесняться своей наготы. – Лучше бы мы были хотя бы чем-то прикрыты!
– И что бы вам это дало? – наконец прокашлялось бюро.
– Ну, тогда мы, наверняка, всю свою жизнь украшали бы только гостиные!
Можно и столовые. Там всегда что-то происходит.
– Но там же чадит? – донёсся из угла чей-то чугунный голос.
– Просим не путать столовую с кухней! – парировали нагие дамы.
– А что плохого в бане, друзья? – удивился шёлковый английский диван. -Прежние хозяева залезали на меня с ногами! Даже в те дни, когда прислуга не успевала почистить их обувь! Они вновь научились иметь прислугу. Но ещё не разучились залезать на шелка в обуви! А в бане они снимают обувь. И если и залезут на тебя с ногами, то только босиком. Это ещё можно стерпеть.
– Прощайте, друзья! И пусть Господь отдаст вас всех в руки настоящих ценителей искусства! Нас не только уносят! Нас даже пытаются разобрать! Проща… – недоговорила широкая
