еской до того самого момента, как приходит к нам; и с этой женщиной все обстояло именно так.
Она знала меня, но в то же время совсем не знала. Я выглядел респектабельно, и женщина эта, пройдя суровую школу жизни на лондонских улицах, выработала в себе способность распознавать в мужчинах угрозу или выгоду, принимая решения мгновенно, после чего действовать соответствующим образом. Я тотчас же это понял. Я благополучно прошел этот тест – и был признан убогим крысиным умишкой, когда-то бывшим человеческим мозгом, за выгоду, а не угрозу. Женщина смотрела, как я приближаюсь к ней по темному переулку, отходящему от широкой людной улицы, в каком-то обреченном выжидании. У нее не было никаких оснований для страха – не потому, что насилие здесь, в Уайтчепеле, являлось редкостью (что совершенно не так), а потому, что оно практически неизменно связано с грабежом: вооруженные молодчики сбивают жертву с ног, вырывают у нее сумочку и убегают прочь. Для обитателей рабочих кварталов преступление – это ударить дубинкой и отобрать кошелек; преступник – здоровенный верзила, вероятнее всего, матрос, или широкоплечий еврей-немец, а может быть, ирландец с рожей, похожей на раздавленную картофелину. Я не обладал ни одной из этих характерных черт; наоборот, производил впечатление представителя более высокой общественной прослойки – домашней прислуги или продавца из маленького магазина. Я даже улыбался – вот какое у меня было самообладание, и в полумраке узкого серпа луны и далеких газовых фонарей женщина ответила на мою улыбку.
Я понимал, чего она от меня ждет: этот обмен был таким же древним, как и камни Иерусалима, и осуществлялся он не только в шиллингах, но и в драхмах, копейках, песо, иенах, франках, марках, золотых и серебряных слитках и даже в мешочках соли, кусках мяса и наконечниках стрел.
– Господин желает развлечься? – спросит женщина.
– Вы не ошиблись, мадам.
– Три пенса за то, что снизу, дорогой, и четыре пенса, если в рот. А ты симпатяга!
– Дженни с Энджел-элли предлагает свои губы ровно за три пенса, – возражу я.
– Вот и отправляйся к Дженни с Энджел-элли и ее чудесным губкам и не беспокой меня.
– Ну хорошо, меняем перед на зад. Три пенса.
– Деньги вперед.
– А если ты смоешься?
– Ты что, здесь все скажут, что Краля не бегает от своих клиентов! Она делает то, на что подписалась, честно и без обмана.
– Пусть будет так.
После чего монета перейдет из рук в руки, будет найден какой-нибудь укромный закуток, женщина станет в нужную позу и задерет юбку, а мне надо будет устроиться подобающим образом и изогнуться так, чтобы быстро в нее проникнуть. Ни о какой утонченности не может быть и речи. Любовная игра отсутствует начисто. Сам акт сведется к скольжению, трению, движениям туда-сюда, туда-сюда во влажном женском чреве. Я испытаю мимолетное блаженство и отступлю назад.
– Сердечно благодарю вас, сэр, – скажет женщина. – Теперь Крале пора идти.
И на этом все кончилось бы – однако не сегодня.
Если у женщины и были какие-то слова, она их так и не произнесла, и ее полуулыбка, напоминание о былой миловидности, умерла у нее на губах.
Молниеносным движением левой руки я крепко схватил женщину за горло, увидев, как ее зрачки расширились подобно взрывающимся солнцам, – это было сделано для того, чтобы подготовить ее к тому, что будет дальше. Тут в дело должны были вступить сила и мощь моей более сильной правой руки. Со всего размаха я полоснул лезвием, и одна только скорость, без какого-либо давления или направляющего движения с моей стороны, позволила острой стали проникнуть глубоко в плоть, разъединяя то, что находилось внутри, после чего лезвие повернуло, следуя за изгибом шеи. Я поразил свою цель, которую доктор Грей[1] назвал сонной артерией, находящуюся на самой поверхности шейных мышц, меньше чем в дюйме от поверхности. Это была прекрасная шеффилдская сталь, абсолютно ровное лезвие, какие предпочитают мясники, и большой палец моей руки крепко сжимал рукоятку для большего упора. Звука не было никакого.
Женщина собиралась отступить назад и уже более или менее начала смещаться в этом направлении, когда я ударил ее снова – тот же самый выпад, подчиненный полной энергии мышц, всей вложенной в него силе моей руки, и он оставил второй разрез, практически идеально симметричный первому.
Кровь появляется не сразу. Телу как бы требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что его лишили жизни и оно обязано подчиниться законам смерти. Женщина отступила назад, и я, схватив ее за плечо, словно мы кружились в вальсе, осторожно опустил ее, будто она свалилась в обморок или у нее закружилась голова от избытка пунша, выпитого перед тем, как пойти танцевать.
Тем временем две узкие полоски, обозначающие мою работу, постепенно налились краской, но не слишком, став похожими на какую-то неумело
Имеется в виду английский анатом и хирург Генри Грей (1827–1861), выпустивший в 1856 г. книгу «Анатомия Грея: описательная и хирургическая теория», ставшую классическим учебником анатомии человека.
