потрясло легкомысленное отношение Брейтуэйта к демократическому процессу. Я так и не услышал от него слов об убеждениях, принципах и политическом кредо его дочери. Пришлось самому произнести речь на эту тему а заодно напомнить Ивану что однажды он покинул Лейбористскую партию по принципиальным соображениям (кто-то мухлевал с деньгами на общественные чаепития).
Найджел – наверняка, чтобы только заполнить паузу в разговоре – сказал, что ему жаль слышать о крахе моего брака. Я прожег мать испепеляющим взглядом. У нее все-таки хватило совести покраснеть и отвернуться (еще один малосочетающийся оттенок красного). Найджелу я ответил, что, напротив, очень рад был покончить с этим браком. А мама сказала:
– Напротив, это Жожо была рада с ним покончить.
Я сказал, что не понимаю, почему она развелась со мной. На основании какого такого безрассудного поведения? Мама ответила:
– Да будет тебе! А как же ссора в Котсволде из-за чихания? Это три дня продолжалось, между прочим.
Речь о том случае, когда я обвинил Жожо в том, что она чихает напоказ, делая чрезмерное ударение на «чхи!» в слове ‹Ап-чхи!». Более того, «чхи» длится дольше, чем того требует заурядный физиологический акт. В конечном счете я предъявил Жожо обвинение в том, что своим выразительным «чхи!» она желает привлечь к себе внимание толпы. А Жожо в ответ указала, что она чернокожая ростом метр восемьдесят на последнем месяце беременности, на голове у нее тысяча косичек с бисером и в данный момент она идет по улице английского провинциального городка, население которого состоит исключительно из белых европеоидов. Так что нет ничего удивительного в том, что аборигены пялятся на нее, разинув рты.
– Мне много чего недостает, Адриан, но во внимании я недостатка не испытываю! – заявила Жожо.
И снова чихнула, неприлично растянув «чхи». Мужчины, между прочим, и не за такое убивали. Я так и сказал ей. Мама и папа, которых я по глупости пригласил пожить в нашем домике, подло приняли сторону Жожо. И меня практически бойкотировали.
Тем временем эксгибиционизм Жожо все усиливался. Теперь она не только растягивала «чхи!», но и делала совершенно неприличное ударение на «Ап». Я безмерно страдал. Когда мы вернулись домой в Сохо, доктору Нг, моему личному врачу, пришлось выписать мне антидепрессант под названием «прозак».
Вскоре после котсволдской катастрофы родился Уильям, по моей настоятельной просьбе – в лягушатнике Королевского лестерского роддома. Он присоединился к династии Моулов, сделавших здесь свой первый вдох (в родильном доме, а не в родильном бассейне). Я лично пожелал, чтобы Уильям попал в этот мир через теплую воду при мерцании свечей и под музыку Баха, как предлагалось в листовке Общества радикального акушерства. Однако Жожо почему-то долго противилась, уверяя, что во время родов предпочла бы находиться в бессознательном состоянии. Я выразил удивление, сказав:
– Мне жаль слышать эти прискорбные слова, Жожо. Я был склонен думать, что
