>В конце обеденного перерыва заводская столовая опустела. Рабочие разошлись по цехам, сумбурно обсуждая грядущую забастовку, о которой уже вторую неделю талдычат глизинские пролетарии со своими митингами. За столом остался мастер-станочник видного эриданского происхождения с типичной короткой стрижкой и щетиной недельной давности. Артём Карпов склонился над тарелкой, доедал порцию перловой каши с гарниром. Когда-то рабочих кормили бесплатно, но с приходом к власти капиталиста Иллариона Спрутса, всё изменилось, и за обед стали платить сорок эриданских кредитов.
– Артём! – раздал голос. Бригадир в рабочей спецовке подошел к столу, сжимая в руке перчатки. – Карпов! Иди к начальнику цеха. Тебя вызывает срочно.
Карпов опустил ложку и, несмотря на заметное раздражение, ответил спокойно:
– Когда закончу – зайду.
Карпов не любил заполнять свободное время рабочими обязанностями, и надо сказать, всякий нормальный человек этого не любит.
– Лучше поторопись.
– Я сначала доем, – повторил он сдержано.
Бригадир в спецовке сел напротив.
– Ты знаешь, ему не нравится, когда опаздывают.
– А мне не нравится кандидатура Спрутса.
Бригадир осторожно огляделся. Почему-то он опасался, что эти слова могут быть кем-то услышаны.
– Ты вот что, кончай эти политические разговоры. Понял?
Карпов допил остывший чай в граненом стакане.
– Я пока еще не начинал.
Он встал, и, задвинув стул, удалился.
Леонид Брониславович, начальник кузово-сборочного цеха, нервно ждал в кабинете. Расположившись в кресле по-хозяйски, он закинул ноги на стол, а голову откинул на спинку кресла. Карпов постучал и вошел. Леонид Брониславович, посмотрев на часы, произнес:
– Ты опоздал на две минуты.
– Я был в столовой.
– Опять в столовой?! – начальник спустил ноги на пол. – Да, сколько же можно? Не нравишься ты мне, активно не нравишься. Работать не хочешь, то на больничный, то на обед. В чем дело, Карпов? Ты даже в общественных мероприятиях не принимаешь участия.
Карпов сдержанно слушал, и когда начальник замолчал, он ответил:
– Я работаю с шести утра до половины восьми вечера. За какие-то поганые 500 крд. А за общественные мероприятия, как вы, уважаемый Леонид Брониславович, пожелали выразиться – мне не платят.
– Да ты бунтарь, Карпов. Не нравится – увольняйся.
Фразу «Не нравится – увольняйся», Леонид Брониславович произносил так, словно в этих словах была последняя инстанция, вместо правильного: мы улучшим условия труда. Но условия никогда не улучшались: зарплаты снижались, а цены росли. Не успевал окончиться один сезон, как происходило подорожание стоимости лекарств и продуктов в частности.
– Разрешите честно, Леонид Брониславович? – с покорностью и благодушием сказал Карпов.
Начальник сложил руки на столе, и вероятно предполагал по интонации Карпова, что тот все-таки остепенится, скажет, как был неправ, покается в смертных грехах и вернется к работе.
– Валяй!
Карпов оперся руками на стол, наклонился к сидящему в кресле, и вопреки ожиданиям последнего, ответил:
– Тварь ты, Леонид Брониславович! Наглая, самоуверенная буржуйско-капиталистическая тварь. Тебе ума, сука, не хватит подумать: как людям жить дальше, потому что у тебя, все всегда было – ты был сыт, одет, при машине и хорошей зарплате!
Леониду Брониславовичу перехватило дыхание и сделалось по-настоящему дурно. Он мог бы сейчас вскочить – начать орать и топать ножками, хлопать ручками и метаться по кабинету, швырять бумаги, но с ним в жизни никто так не разговаривал.
– Уволен, – неслышно проговорил он, находясь в легком шоке, а потом повторил более четко: – Уволен!!!
– Да, пожалуйста! – Карпов ушел и хлопнул дверью.
Леонид Брониславович оттянул галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.
– Ну, сученок… щенок! Больше ты здесь не работаешь!!!
В коридоре Карпов заржал. Наконец-то высказавшись, на всю катушку, мастер-станочник взял деревянный стул и подпер им дверь кабинета.
Карпов вышел на площадку возле цеха, где обычно собирались рабочие. У стенда стояли сварщики и возмутительно охали, читая о грядущих тарифах. Сто рабочих кузово-сборочного цеха прекратили работу и потребовали повышения расценок за их труд. Они шли по дорожке, пролегавшей параллельно пятому
