сударственного человека этого режима.
Самого умного, самого талантливого.
С. Ю. Витте.
Пусть в эту трудную, эту роковую минуту человек, умевший находиться в трудные минуты, из-за гроба подаст нам совет.
Как был спасён на краю гибели старый строй в роковое для него время 1905–1906 гг.?
Как спасаются всякие режимы. Как спасается всякий строй.
Витте на это отвечал откровенно, спокойно, ясно:
– Перед нами стояли два вопроса. Армия и деньги. Как вернуть из Маньчжурии армию? Озлобленную неудачной войной, революционно настроенную. Она совершила бы переворот.
Второй вопрос был – как достать денег.
– Обезвредить армию нам удалось. Благодаря расстоянию. Мы её вернули par les petits paquets.
Витте почему-то по-французски говорил это: маленькими количествами.
– По дороге мы её разоружали. И, вместо армии, в Россию вливались маленькими струйками горсточки безоружных обывателей. И рассасывались в стране. Впитывались. Как капли дождя в песок. Армия была возвращена. За армию мы были спокойны. Эта опасность исчезла. Оставалась другая, такая же огромная. Достать денег. И это сделал я!
– Он думает…
Витте произносил: думает, слушает, пишет:
– Коковцев думает, что деньги достал он! Деньги дали мне. Заём подготовил я! А он только съездил за деньгами.
Гр. Витте говорил о гр. Коковцеве со злобой, с уничтожающей иронией.
– Это всё равно, что какому-нибудь фабриканту согласятся дать в банке под вексель 100.000 рублей, он пошлёт с векселем артельщика получить деньги, а тот и станет уверять: «Деньги дали мне! Вот какой у меня кредит!» Деньги дали мне. Я подготовил заём. А он… Вместо него, можно бы послать просто артельщика за получением. Толк один и тот же. А стоило бы дешевле. Проезд по второму классу туда и обратно и 200 рублей наградных. Только и всего.
– А когда русские подняли агитацию в Париже, чтобы нам денег не давали, – они знали, что делали. Они знали, что это будет для строя смертельный удар. Знали, что бьют по самому больному месту. Под сердце.
– Но когда армия была больше не страшна, а заём удался, – строй был спасён. Даже больше, чем я предполагал и… хотел.
Он всегда говорил, указывая на сердце:
– Здесь я за самодержавие.
Но это…
Он указывал на лоб!
– Это говорит мне, что нужно другое.
– Строй был спасён. Больше нам ничего не было страшно.
Так был спасён старый строй. Так уцелел в роковую для него минуту старый режим.
Так спасаются все строи. Все режимы.
Старые и новые.
II
Новая Россия за свою армию может быть спокойна.
Её армия революционна.
Её армия стоит и станет на страже свободы.
Но какое бы у нас ни было министерство, – коалиционное, социалистическое, – без денег оно ничего не сделает и ничего не спасёт.
Эти проклятые машины, день и ночь печатающие и не успевающие печатать для нас кредитки, – это кузница, где неумолчно куётся гибель России, гибель всех нас, гибель нашего достояния, гибель всей жизни.
Это куют каторжные цепи, – разорения, долгов, нищеты, – для наших детей.
Выслушаем снова слова Витте:
– Заём был необходим для спасения строя. Ведь, не слушать же было тех идиотов, «сторонников бумажных денег», которые говорили: «Ишь! Машин накупили, а денег не печатают!»
Словно с вершины высокой горы на нас несётся снежный обвал.
Огромный снежный ком, который всё растёт и растёт, летит всё быстрее и быстрее.
И скоро, – и через несколько месяцев, – обрушится на нас, раздавит, расплющит нас вдребезги и похоронит под собой.
Мы в заколдованном, мы в огненном кругу.
Из которого нет выхода.
Ведь, это две чашки весов.
На одной лежит рубль. На другой лежит товар.
Чем ниже падает рубль, тем больше повышается всё в цене.
Скоро рубль не будет стоить ничего.
Мы будем сидеть голодные, нищие среди груд мусора, ничего не стоящего сора, – наших кредитных бумажек.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст
