1
Остановившись у двери бокса, я натыкал пальцем код – klr-23 25.
Щелкнул замок, дверь открылась.
Над пятью соседними боксами уже горят тревожные синие лампы. Выходит, ты, дорогой Бармин, как всегда, заявился последним. Бог ты мой, почему же я всегда опаздываю? Ладно, сейчас захлопну дверь, и над ней тоже вспыхнет синяя лампа, показывая всем, что аниматор уже на посту, аниматор занят, аниматор делает свое дело, и ему ни в коем случае нельзя мешать, потому что исход волшебства целиком зависит от его сосредоточенности.
Белые стены и блестящий черный пол бокса залиты светом люминесцентных ламп. Но гудят не они, а установка фриквенс-излучения – это ее едва слышный мягкий гул обволакивает все, что есть в боксе. Меблировка небогатая – крохотный столик (на нем лежит стопка регистрационных карточек – сколько там? – штук пятнадцать, наверное, совсем сдурели, скоро сотнями будем анимировать), два кресла и… И больше, собственно говоря, ничего, кроме самой установки. Длинный стальной параллелепипед подъемника, дуги фриквенс-излучателей над ним. В фокусе центрального излучателя расположена колба Крафта – сердце (а китаец бы сказал – печень) всей затеи, главное, ради чего мы здесь напрягаемся, пробирный камень, по которому даже дилетант может оценить, чего стоят усилия аниматора… Впрочем, на колбу в привычном понимании этого слова колба Крафта совершенно не похожа: что-то вроде семигранного карандаша сантиметров сорока длиной из сиреневого титанового стекла, зажатого торцами в позолоченные пластины токоприемников.
Сев за стол, я беру первую карточку и одновременно нажимаю тангенту.
– Диспетчерская, – отзывается селектор.
– Слава? Привет, Бармин. Василий Никифоров, сорок девять лет, – читаю я заголовок карты. – Кто информатор?
– Есть Василий Никифоров, сорок девять лет, – послушно репетует Слава. – Вдова информатор. Подавать?
– Опять вдова, – вздыхаю я. – Опять из пустого в порожнее. Надо вообще вдовам запретить…
– Ну, пока-то не запретили, – резонно замечает Слава.
– Да уж, ничего не попишешь. Подавай.
Подъемник плавно уезжает в пол, оставляя черное зияние прямоугольной дыры. Почему-то именно эта дыра – самое тревожное, что нахожу я в своей работе. В ней какое-то неприятное обещание, в этой дыре. И хоть я досконально знаю все, что она может обещать, и никаких неожиданностей для меня быть не может, а все-таки каждый раз, как подъемник оставляет мне черную пустоту, уползая в пол, чтобы вернуться с грузом, становится не по себе.
Проходит не больше минуты, и подъемник возвращается.
Теперь на его плоской платформе лежит Василий Никифоров, сорока девяти лет. Василий Никифоров накрыт фирменной простыней грязно-розового цвета, украшенной зеленой флюоресцирующей диагональю. Она равнодушно облекает бренный прах, позволяя угадать очертания тела. Нос является его высшей точкой. Второй, чуть менее значительный выступ – внизу живота.
Я
